Блатные из тридевятого царства (СИ)

   Я пошел. За далекой сопкой еще виднелось солнце, слабым желтым пятном. Колдун не обманул, тучи рассосались, как карамель во рту. Я достал листок с заклятием, посмотрел и сунул назад. Домой хотелось неимоверно, но нельзя же исчезнуть так по-свински. Еще один денек роли не сыграет. Пожалуй, стоит добраться до стойбища Азама. Гульнуть на славу. Проследить, чтоб хан коней корешам дал. Как бы сказал Евсей -- это будет правильно, по понятиям.

   Кореша встретили меня диким воплем. Над степью завис радостно-тревожно-удивленный рев. Внятно смог высказаться только Кондрат Силыч.

   -- Ты где пропадал?!

   -- Живот крутило, -- отмахнулся я.

   -- Так долго?

   -- Сильно скрутило, -- ляпнул я.

   Кондрат Силыч удивленно моргнул, но воздержался от дальнейших расспросов. Кореша же набросились на меня как пчелиный рой на любителя халявного меда. Ели отбился. В знакомом гуле голосов я так и не услышал гортанного рыка Азама.

   -- А куда хан делся?

   -- Он в стойбище подался. Ты ушел, соплеменник евоный приперся. Пастух. Потерявшуюся овцу искал. Хан рявкнул на него, лошадь забрал и ускакал. Нам велел здесь дожидаться. -- Доложил Евсей.

   Тольку тут я заметил щуплую фигуру незнакомого степняка. Соплеменник Азама стоял на коленях, лицо обращено вслед уходящему солнцу, глаза квадратные, подбородок, утыканный редкими короткими волосами, нервно дрожит, а толстые сосиски губ шепчут что-то непонятное.

   -- Это он чего?

   -- А пес его знает, -- ответил Федька. -- Он по-нашему не бельмеса. Как Азама увидел, так и скопытился. Рот разевает, что сказать хочет непонятно.

   -- Бог с ним, -- кивнул я. -- Пока не стемнело, давайте на ночь обустраиваться.

   Готовить ночлег в степи, когда под рукой ничего кроме травы нет, занятие не очень увлекательное. Сообща надергали ковыля. Выложили подстилку. Постояли, посмотрели -- пошли дергать дальше.

   Только закончили, явился Азам с лошадьми. Хана сопровождал отряд человек в двадцать. Та еще компания, не чета губашлепу-пастуху. Все коренастые, плотные как Ванька с Васькой, масштабом, правда, меньше -- один к двум приблизительно. Варварское облачение из плохо выделанных шкур смотрелось на них, как смокинг на английских лордах -- изящно и степенно. Раскосые глаза сверлили округу зло, надменно, по-хозяйски.

   Вопрос о ночевки в степи отпал сам собой. Тем более лошади вмиг сожрали заготовленный ковыль. Азам торопил:

   -- Достархан накрыт. Кумыс пениться. Женщины танцевать всю ночь будут. В степи праздник -- Хан вернулся!

   К стойбищу подъехали уже в темноте. В широкой ложбине меж двух холмов пылает несколько костров. Азам ехал в центр к самому большому и яркому. Пока добирались до места, обогнули не один десяток юрт. Спешились. К Азаму подскочил странный человек, перемазанное сажей лицо расплылось в липкой заискивающей улыбке, на башке бараний череп с обломленным рогом. Хан прорычал несколько фраз. Среди колючих звуков я уловил знакомые -- "шаман" и "сволочь".

   Человек заблеял в ответ что-то несуразное, жолобно-визгливое. Азам прервал его на полуслове весьма изящным, но далеким от ораторского искусства способом -- без замаха впечатал кулак в челюсть. Хорошо попал. Дважды клацнули зубы, сначала на бараньем черепе, потом у шамана. Барану повезло больше, пожелтевшие клыки дрогнули, но устояли, а во рту шамана появилась изрядная проплешина, зуба в два, а может и больше. Шамана унесли, и Азаму стало стыдно.

   -- Извини Хан Па, не сдержался.

   -- Ты же обещал, -- напомнил я.

   Азам скорчил рожу и нехотя ответил:

   -- Шаман сказал орде, что великий Бог Тэнгри забрал меня на небо и степному народу нужен новый хан.

   -- Смело, -- кивнул я. -- И чего теперь?

   Хан улыбнулся.

   -- Я объявил, что великий Тенгри отпустил меня и велел взамен прислать шамана с новым ханом.

   -- И кто у нас хан?

   -- Нугай. Сын брата моего отца. Какой с него хан. Меня увидел, на брюхе ползал. Сегодня будет кумыс подносить, ноги целовать, завтра овец пасти. Бараньим ханом будет. -- Азам засмеялся и шагнул к столу.

   На большом ковре уймища подносов, глиняных чашек, горшков. Наставлено так, что ворс ковра не виден. В каждой посудине гора мяса. Баранина и конина во всех видах. Жареная, пареная, с бульоном, на костях и без. На отдельном блюде вареная баранья голова. Запах мяса напрочь глушит аромат степного разнотравья. Из остальных яств -- пресные лепешки.

   Чьи-то заботливые руки разложили у края подушки набитые овечьей шерстью. Хан занял почетное место в центре, мы с боков. Огромный костер освещает округу. В помощь огню на чистом небе серебрится луна. Атмосфера как в хорошем ресторане -- интригующе-интимная. Я огляделся. За нами две юрты, выше и краше прочих. Впереди пустой пятак, вширь метров десять, в глубину не понять, дальний край теряется в темноте. С краев снова юрты, но уже проще, хотя и лучше тех, что встретились при въезде.

   Пока я осматривался, кореша набросились на угощенье. Оголодали в пути. Ложек, как и отдельных тарелок, здесь не полагалось. Ели руками с общих.