Блаватская

Некоторые из поверивших в оккультные силы Блаватской слушали ее, разинув рот, и удивлялись происходящим чудесам или феноменам. А чудес этих она сотворила для них великое множество. Так, ее инициалы на платке мгновенно заменялись инициалами Синнетта, с потолка сыпались цветы, позвякивали невидимые серебряные колокольчики, постукивания и пощелкивания сменяли друг друга в бешеном ритме, словно шабаш ведьм врывался в спокойный и рассудительный чиновнический быт. Вместе с тем главным были вовсе не эти забавы ее утомившегося от жизни сердца.

Она больше всего надеялась укрепить свои отношения с теми, кто уже получил духовную свободу и даже приобрел сверхъестественные способности: мог творить чудеса, управляя природными стихиями, — с махатмами. С этими реальными, а не придуманными ею людьми она постоянно искала встреч.

Вот что пишет А. Бэшем: «…уже в одном из поздних гимнов „Ригведы“ сообщается о существовании особого рода святых людей, отличных от брахманов (представители высшей жреческой касты, „дваждырожденные“. — А. С.). Это „молчальники“ (муни); одеждой им служит ветер, и, напоенные собственным молчанием, они способны подниматься в воздух и парить вместе с птицами и полубогами. Молчаливому муни известны мысли людей, ибо он испил из магической чаши Рудры, чей напиток губителен для простых смертных» ^[407]

.

Основное впечатление, которое Блаватская вынесла из ознакомления с Индией религиозной, — впечатление ее исключительной сложности. Она поняла, что к этой Индии вряд ли возможно прилагать какие-то обычные мерки и масштабы. В этом случае оценки окажутся односторонними и, следовательно, неверными. Но то, что Блаватская увидела и узнала, показалось ей в самом деле небывалым и неслыханным. Это был совершенно новый мир, в котором существовало, однако, если внимательно к нему присмотреться, много такого, что ей было хорошо известно по прежним путешествиям в другие страны. Это был чрезвычайно значительный духовный мир: культурно-религиозная традиция в нем не пресекалась тысячелетиями — вот что его в первую очередь отличало. И дух человеческий при этом не отучнел, не одряхлел, не распался. Уже одно это таило в существовании подобного мира какой-то глубочайший смысл, какую-то божественную цель.

Но чем больше она всматривалась в Индию реальную, тем меньше что-либо в ней понимала. Побывав в этой стране дважды, она пришла к выводу, что узнала ее поверхностнее, чем созерцая со стороны. «Каноны», «догматы», «точки зрения» не давали ответа на вопрос: существует ли на самом деле Гималайское братство? Адекватные орудия познания мистической Индии находились у безымянных странствующих учителей, у шраманов (букв. — бродяги), не особенно выпячивающих себя на публике и уединенно живущих в окружении немногочисленных учеников в своеобразных индийских скитах — ашрамах. Из этих ашрамов она надеялась выбрать один-единственный — настоящую, неподложную скинию индийской духовности. Ей поначалу казалось, что возвышенное, сосредоточенное чувство благоговения к Индии, охватившее всю ее еще в Саратове, способно совершить невероятное: привести прямо в Гималайское братство. Прискорбная наивность, с какой Блаватская цеплялась за эту надежду, была достойна уважения, и не более того.

Нельзя отрицать, что появление в ее сознании образа махатмы Мории дало всей ее жизни мощный импульс. Ясно при этом, что идея Хранителя зародилась и долго вынашивалась в ее подсознательных интуициях в связи с комплексом безотцовщины. Она не могла смириться с редким, от случая к случаю, появлением рядом с ней отца, Петра Алексеевича Гана. В высокоразвитом сознании махатм были заключены, как полагала Блаватская, законы Вселенной. Душа в христианской трактовке представлялась ей неподвижной сущностью. Душа, как и тело, согласно христианской традиции, искупается в результате человеческого грехопадения кровью Иисуса Христа. На христианских святых лежит Божья благодать. Силой Бога, а не усилиями непорочных людей, совершаются чудеса. Блаватская эту роль отводила махатмам. Недаром появление духов, «феноменов» или других сверхъестественных существ и явлений связывалось ею не с волей медиума, а с манифестацией мощи гималайских отшельников ^[408]

. Она была уязвлена, оскорблена тем, что мир людей сделал с ней, и поэтому отгородилась от него, устроилась поближе к таким же духовным изгоям, как она сама. Ее отличие от них состояло лишь в том, что она не могла ничего, тогда как они могли многое. И даже когда жизнь вокруг шла вкривь и вкось, Блаватская полагала, что всё образуется, покуда о ней заботятся махатмы.

В своих основных воззрениях Блаватская принадлежала к христианской культуре и разрывалась между «своим» и «чужим». Ведь у индусов развивается все по-иному. Аскеты (йогинины) творят чудеса исключительно своей волей. Они имеют на это право, пройдя через множество телесных и духовных испытаний. Блаватскую притягивал этот магический опыт. Однако утверждение среди теософов культа махатм через таинственные письма, — абсолютно западная форма сакрализации собственных мыслей.