Блаватская

Через зыбкость снов, галлюцинаций, иллюзий, через бездонные пропасти неизведанного, через затягивающую пустоту неудовлетворенности торит она собственный путь к нелегкой, но яркой, свободной, одухотворенной жизни. Металась, неприкаянная, по всему свету, убедила всех, даже своих родных, что пробилась наконец-то в закрытый для иностранцев Тибет, хватило ума, сметки, изворотливости. Анни Безант, напротив, безвыездно живет в Англии. Но сколько в ней скрытой энергии, внутреннего движения! После встречи с ней, Еленой Петровной Блаватской, Анни решительно и круто изменила весь свой жизненный уклад, свои взгляды, из социалистки превратилась в мистика. Для них обеих идеи важнее, притягательнее материальных благ, всех богатств мира.

От своих левых взглядов Анни Безант, кажется, полностью отошла. Она, Елена Петровна Блаватская, почти немощная старуха, переборола, пересилила ее дьявольскую гордыню, превратила ее в покорную ученицу, в свое второе «я» — усиленное более властолюбивым и честолюбивым, чем у нее, характером.

Настоящее «я» — единственное Божество, признаваемое махатмами, Великими Учителями. У этого «я» знание будущего предопределено совершенно необыкновенной памятью, которая отпечатывает, как влажная глина, всё, что совершено человеком в антропоморфных, прежних перевоплощениях, а также в различных, не всегда человеческих оболочках. В некотором роде, настоящее «я» — душа человеческая. Из совершаемых бессмертным «я» всех действий в прошлом появляются ростки будущего. Всякий уяснивший себе эту истину и открывший закономерности в отношениях добра и зла с жизнью может считаться пророком. Однако чтобы понять, какие последствия неминуемо вытекают из совокупности фактов прошлого, человеку необходимо обладать аналитическим умом. Иметь светлую голову, как говорят у нее в России.

Сознание не хотело смиряться с тем, что ее обширная кровать, устланная нежнейшими перинами, а на них чистые хрустящие простыни голландского полотна, — ее последнее земное пристанище, ее смертный одр.

Это была действительно модная кровать на пилястрах, с резными украшениями и покрышкой из шелковой материи.

Лежать на этой кровати, как на ладье, вплывающей с ней в хладные мертвые воды Стикса, было выше ее нравственных сил, напоминало пытку. Она едва двигала ослабевшими членами, пальцы рук ей уже не повиновались. Однако ее сознание не было сознанием умирающей немолодой женщины.

Она понимала, что, если чудом выживет, путешествовать в традиционном обыденном смысле ей вряд ли придется. Лежа, она прикинула на глаз расстояние до письменного стола: не дойти, конечно. О дальних поездках придется навсегда забыть. А как было бы кстати съездить в Швецию, предлагают виллу и яхту. Ее последнее окружение в ней души не чает… Готовы последнее отдать, чтобы узнать свое будущее. Не живут почему-то настоящим, не всматриваются в него. Самое жизнь в упор не видят, не вскрикнут в радости: «Остановись, мгновение!» Черт знает что натворят, чтобы заглянуть за роковой предел. Ничем не побрезгуют. Собственно говоря, тяга к потустороннему у них, как она заметила, сильнее, неотвратимее, чем половое влечение.

От подобных мыслей ее отвлек странный звякающий звук. Это свет луны бился об оконное стекло, и в его потоке неслись неприкаянные ночные мотыльки. Вот и она также летела навстречу пылающему погребальному костру.

Она унесет с собой все свои тайны. Оставит людям свои книги, наблюдения, заметы язвительного живого ума, свои мистические прозрения, домыслы и догадки о взаимоотношениях человека с космосом. Заставит потомков разгадывать не-разгадываемое: свою личность. Они уткнутся в ее размноженный в тысячах экземплярах абсолютно непримечательный портрет старой больной женщины, с головой, закутанной по-русски черным шерстяным платком, с неправильным и решительным лицом, и не увидят ее насмешливой и отзывчивой на чужое горе души.

Не разглядят в этой упертой «бой-бабе» доверчивой, наивной и взбалмошной девчонки, которая жила как хотела, общалась с кем ей было интересно, словно не существовало в мире старости и смерти. Никто из них не поймет драму ее жизни. Вот что до слез обидно.

Друзья и враги сочиняют о ней неправдоподобные истории: в конце концов ее посмертная слава превзойдет несправедливые наветы и досужие злошептания. Во всяком случае, она оставит след на земле. О ней заговорят и через 100 лет. И не потому, что наберет силу созданное ею Теософическое общество, а благодаря тому, что утвердится в людских умах главная ее идея: необходимость соединить воедино науку, религию и философию — такой синтез будет для человечества животворящим и полезным, необходимой предпосылкой обретения всечеловеческого братства.