Блаватская

Девятнадцатилетней Лёле вряд ли было по силам сочинить что-либо подобное. Для этого требовалась незаурядная эрудиция, осмысление, как сейчас сказали бы, огромного количества культурной информации. Елена Петровна не собиралась прослыть у своих современников фантазеркой, пораженной бледной немочью мысли. Наоборот, насыщение ее теософских сочинений идеями достигает чрезвычайно высокой концентрации.

Но все это было еще впереди.

Лёля с удовольствием путешествовала по Востоку с графиней Киселевой, которая знала, разумеется, кто такая Изида, и рассказала Блаватской немало об этой древнеегипетской богине, совершенно искренне при этом сокрушаясь, что старые времена, когда фараоны и мудрецы ладили друг с другом, безвозвратно прошли.

Графиня выказывала необыкновенную для ее возраста живость: говорила без умолку, часами, не давая другим рта раскрыть и вдаваясь в ненужные подробности при описании различных событий и людей, — и все это с такой бешеной энергией, как будто она вела не обыкновенную беседу, а вступала в сражение с целой армией врагов, которых необходимо было оттеснить с занимаемых позиций, а затем наголову разбить. И в свои шестьдесят лет графиня Киселева не утратила жара юности. Общение с бодрой и говорливой женщиной проходило с величайшими трудностями. Наиболее отважным, пытавшимся ввернуть в ее монолог словечко, она мгновенно затыкала рот каким-нибудь ехидным замечанием.

Но, как известно, свалившаяся на голову графини племянница Ростислава Андреевича Фадеева тоже не была молчуньей. Тут, как говорят, нашла коса на камень. Прибавим еще и то, что постоянным правилом Блаватской было идти напролом и таким образом добиваться того, чего она хотела. И в этом случае от своего правила она ни на шаг не отступила. Она в конце концов уломала графиню подольше задержаться в Египте. Ей удалось замаскировать розовыми флерами романтического вымысла и мистическими дымками вещь обыкновенную и житейскую: она увлеклась молодым человеком, приехавшим в Египет из Нового Света. Его приветливое лицо в веснушках и нелепая долговязая фигура наполняли ее душу ликованием.

Впрочем, я не собираюсь делать сомнительные предположения, строить малоправдоподобные догадки или гипотезы. В мою задачу входит скрупулезное и строгое изложение фактов. А факты были таковы, что Блаватская познакомилась в Каире с Альбертом Лейтоном Роусоном, американским художником, начинающим арабистом и любознательным путешественником. Знакомство с этим молодым человеком стало для нее важным событием, окончательно привязало к миру Востока. Она представилась ему вдовой русского генерала^[168]. В Каире Лёля с его помощью пристрастилась к гашишу. Его курение, как она уверяла Роусона, вызывало у нее потрясающие видения, словно с обыкновенных вещей спадала пелена, и они завораживали своей непостижимой сутью^[169]. Она совершенно забыла об Александре Голицыне. Он как будто навеки исчез, растаял в неизвестности. О нем не было ни слуху ни духу. И это при том, что у них были одни понятия, одни стремления, одна тайна — Атлантида. Люди неожиданно встречаются и так же неожиданно расстаются. К этому надо было еще привыкать. Таков был, вероятно, закон человеческого бытия, и ничего с этим нельзя было поделать. Эмилий Витгенштейн оказался для нее птицей высокого полета, но она по нему не особенно убивалась. Их сексуальная связь была кратковременной и непрочной. Духовные отношения, напротив, — основательными и многолетними. И в те достопамятные чопорные времена девушки теряли невинность, как и в наши дни, не по любви, а по зову взбунтовавшейся плоти, а некоторые из них — из-за любопытства.

Она обнаружила Паулоса Ментамона в Каире.

Известный копт оказался при ближайшем знакомстве вовсе не старым, знающим свое ремесло оккультистом, за хорошую плату охотно делившимся с учениками профессиональными секретами^[170]. Кое с чем она ознакомилась в каирском цирке, который посещала довольно часто. Лёля не собиралась потешать публику на ярмарке, как это делали паяцы, шуты и фокусники. Не затем она оказалась на Востоке, чтобы, выучившись на факира, извлекать доход из своего странного дара. Она не имела ни малейшего желания пополнять собой ряды бродячих артистов. Однако если уж она встретилась с продвинутым в магии мастером, было бы глупо не поучиться у него сотворению некоторых чудес. До встречи с ним у нее были уже некоторые успехи в обращении с ядовитыми змеями. Блаватская знала, как управляться с кобрами, чтобы не быть ими ужаленной, — не прошли даром уроки, которые она брала у самого известного в Каире заклинателя змей шейха Юсуфа^[171]. При виде Лёли Паулос Ментамон буквально лучился счастьем, что доставляло ей неизъяснимое удовольствие. Она уже научилась не принимать за чистую монету все то, что втолковывали ей эти адепты оккультизма, но, приглядываясь к ним, соображала, какая от них в будущем может быть польза. Блаватская уже с молодых лет делала себе мистическую карьеру, готовясь победоносно царить среди магов и чародеев.