По ночам выли собаки, а под окнами слышались чьи-то шаги и вздохи.
И везде появлялись скорпионы. Они были в Стешиных ботинках, в ее футболках, в простынях и одеялах, на стенах и в темных углах, под ковриками, под плитой и даже под Ламримом. Они заползали к ней в кровать, прыгали с книжных полок, залезали в сумку, когда она хотела выйти на улицу.
У Стеши тряслись руки, зловещий силуэт скорпиона с извивающимся хвостом и растопыренными клешнями не давал спать, и каждый раз, просыпаясь утром, она благодарила Богов, что для нее наступил следующий день.
В довершение ко всему, в углу темного коридора, под старыми вещами она нашла дохлую крысу. Та была уже полуразвалившаяся и очень дурно воняла. Когда Стеша притронулась к ней палкой и положила на совок, чтобы вынести на улицу, вонь стремительно распространилась по всей квартире и не исчезала, как бы Стеша ни проветривала и ни обкуривала комнаты благовониями. Казалось, что даже все вещи и ее одежда пахли падалью, и перед глазами мелькал образ этой дохлой замученной крысы, с запрокинутой головой и оскалом оголенных зубов, которая как-то, видимо, забежала в ее квартиру, но, когда починили дверь, не смогла из нее выйти.
Ну вот, безумие почти близко. К чему же она пришла? Чего же она добилась в своей жизни? Не похожа ли она сама на эту бедную крысу, и не знак ли это, который ей послали Боги?
Она строила свою жизнь так, как ей хотелось. Она была почти свободна от социума. Она была свободна от обязательств о ком-то заботиться, но стала ли она от этого счастливее?
— Причина кроется в нашей взаимозависимости, — шепнул кто-то над самым ухом.
— Взаимозависимости? О какой же свободе тогда можно говорить, если мы все взаимозависимы?
Стеша легла и долго смотрела в потолок, на котором образовались влажные пятна и начинала осыпаться штукатурка.
Все, пора. Стеша спустила ноги с кровати и какое-то время сидела, рассматривая валяющиеся на полу книги, потом вдруг резко вскочила и выбежала на улицу.
Лестница была скользкой от дождя, но она легко, словно не прикасаясь ногами к ступеням, слетела вниз, к дороге, где уже горели фонари и слышался шум запоздалых автомобилей.
Она бежала долго, сначала по узкой улице, потом по главной дороге, потом по дорогам, которые выводили ее вон из этого города, под струями прохладной воды, под удивленными взглядами местных жителей, под звуки сигналов машин, пока не остановилась на пригорке, за которым открывался изумительный вид на долину.
Долина, словно огромная возлегающая женщина в шелках и капроне, была окутана покрывалом тумана и сошедшими с неба облаками. Солнце уже зашло, и сумерки укладывали спать измотанное в своих стремлениях к счастью человечество.
Стеша перевела дыхание и опустилась на камень.
Дождь затих. И в этой тишине раздался тихий голос:
— Пора, Стеша, пора.
— Хорошо, Джецун, я иду.
53
Стеша шла по пустынной дороге ко дворцу Джецун. Она поняла, что ей ничего не остается, как вернуться к своему Учителю и опять заняться тем, чем она занималась всегда. Но когда она завернула за пригорок, то оцепенела… На месте великолепного дворца стоял обычный кирпичный дом.
— Кто здесь живет? — спросила она тибетскую женщину, которая рядом с домом торговала печеньем и напитками.
— Да старый тибетский Лама, — безразличным тоном ответила та и принялась пересчитывать пачку денег.
— А где же дворец?
— Какой дворец?
— Ну здесь же, на этом месте был дворец из розового мрамора и с огромным куполом.
— Не было здесь никакого дворца, — сказала женщина. — Я здесь всю жизнь прожила и никакого дворца не видела.
— Извините.
Стеша поднялась по ступенькам и постучала в дверь. Через некоторое время ей отворили странно худые люди, мужчина и женщина, и спросили:
— Что вам надо?
Стеша удивленно смотрела на них и никак не могла понять, кого они ей напоминают.
— Можно, я войду? — прошептала еле слышно она.
— Ну войди, — сказали худосочные мужчина и женщина и пропустили ее внутрь темного грязного коридора.
В конце коридора была дверь, за которой слышались голоса. Было очень трудно разобрать, на каком языке говорили за дверью люди. Стеша несмело постучала. Открыла ей высокая европейская женщина в тибетской чупе, с благородными чертами лица и, даже не выслушав ее, быстро сказала на русском языке, что Лама болен и никакого не принимает.
Стеша посмотрела в глаза этой женщины и увидела, как они засветились странным блеском. И на миг ей показалось, что она в них увидела сияющую и лукавую усмешку Кандарохи.
— Может, я приду позже? — спросила нерешительно Стеша.
— Я думаю, что это бесполезно. Как только он поправится, он сядет на долгосрочный строгий ретрит.
Женщина закрыла дверь перед носом Стеши, и та оказалась в холодной темноте пропахшего плесенью коридора.