Блаженны алчущие

— Я согласен с вами, теперь я тоже думаю, что лорд Веррет нашел подобную книгу где-нибудь в семейных архивах — ведь он был из Древнего рода — и разработал этот план вместе с другими предателями из местной аристократии. Но вот что касается андаргийцев, боюсь, когда речь идет об интересах Святой Церкви, они способны найти хитроумное оправдание самым невероятным и гнусным поступкам — ведь их освещает святая цель. Сознаюсь, я несколько предубежден против них — и все же мне так кажется.

— А вы часто сталкивались с андаргийцами? — спросил Кевин. Ничего поразительного тут не было — ученые нередко путешествовали из страны в страну.

— Сталкивался, как не сталкиваться. Или вы думали, что я родился таким? — Усмехнувшись с полным добродушием, Велин пошевелил, как мог, иссохшейся рукой, поболтал ногами, одна из которых казалась короче другой. — Хочу уточнить, что когда я говорю, что имею что-то против андаргийцев, я не имею в виду простой народ — он везде более-менее одинаков. А вот те, кто этим народом управляет… Когда в страну пришли войска Мадока Лийского, мы жили в тихом местечке под Твердом, я там занимался научными изысканиями и понемногу — лечением. Мы — это я и Кара, моя помощница, воспитанница, можно сказать. Я забрал ее у родственников, у которых она жила почти как какая-то собачка, спала в хлеву. Хорошая девочка, только серьезно болела в детстве, и так и осталась совсем, так сказать, простодушной. Мои указания, впрочем, понимала почти с полуслова. И еще была у нее вроде как способность… Тогда я в такое не верил, а теперь — даже и не знаю. Когда к нам приходил больной, можно было сразу сказать, сможем ли мы ему помочь. Если Кара становилась весела, это значило, что все будет хорошо, если начинала грустить, то нет. А еще иногда она кричала по ночам — ей все снилось, что ей нечем дышать… Мне тогда приходилось будить ее и долго успокаивать, — Велин заморгал, пробуждаясь от воспоминаний, посмотрел на Кевина. — Я вас не слишком утомил своей болтовней?

— Я никуда не тороплюсь. Так и было. Теперь ему точно было некуда спешить.

Велин неуклюже слез с табурета и проковылял к окну, встав к нему вполоборота. Сквозь стекла лился мягкий прохладный свет, безжалостно высвещая все морщинки и складки его измятого усталого лица. — Когда пришли андаргийцы, наши места перестали быть тихими. Люди Мадока Лийского начали охоту на еретиков и богохульников, и, боги, сколько же их нашлось! Просто удивительно, как мы все умудрялись мирно жить среди стольких ужасных людей. Достаточно было доноса без подписи, чтобы человека арестовали и отправили в темницы на допрос, а уж это равнялось приговору. Скоро забрали и нас с Карой — не знаю, по доносу ли, хочется верить, что нет. Мое имя было на слуху, ведь я уже был довольно известным ученым, и все в округе знали, что я лечу и излечиваю тяжелых больных. Да и Овчарки Господни не любят Познающих, мы для них, как кошки — для настоящих собак. Палач, которому я достался, знал свое дело, но постигал его, так сказать, на практике, и понятия не имел, как правильно называются разные кости, внутренние органы и так далее. Я начал его учить — Агнец знает, зачем, просто страсть у меня такая, что-то объяснять людям, да и надо было как-то отвлекаться, — Познающий усмехнулся. — Сперва его мои пояснения только больше злили, но потом он начал запоминать и очень радовался, бедняга. В итоге, незадолго до казни меня спас один андаргийский вельможа — он серьезно заболел, и ему понадобились мои лекарские способности. Меня, можно сказать, сняли с дыбы и доставили прямо к графу Ринтару, так его звали. Его светлость даже неплохо меня наградил перед отъездом. Эти деньги я потратил на то, чтобы узнать, что сталось с Карой — ведь все, что у меня было, конфисковали. Это оказалось не так просто, но деньги развязывали языки, и теперь я более-менее представляю, что случилось. Бедняжка во всем призналась почти сразу — боль Кара всегда плохо переносила, плакала, стоило ей уколоть палец. А может, и сама поверила в то, в чем ее обвиняли, ведь ум её был не слишком развит.

Он замолчал, и Кевин решил ему помочь. — Ее отправили на костер? — спросил напрямик.

— Нет, нет, — с кривой улыбкой продолжил Велин. — Ведь это было бы жестоко, а грешникам, которые во всем чистосердечно раскаялись, и тем очистились, полагалась легкая смерть. Поэтому их милосердно закапывали живьем в землю, не тронув, как говорили, ни волоса на их голове. Мне подобная смерть не кажется милосердием, но так ее называет Святое Пастырство, а кто я такой, чтобы спорить с праведниками?..

— Да уж, — Так вот почему Велин такой кособокий и переломанный. — Пожалуй, у вас хватает причин, чтобы не любить андаргийцев. Над вами они неплохо постарались.