Блаженны алчущие

Чудовище с воем качалось из стороны в сторону, кровь потоками лилась из двух глубоких разрезов; головы на длинных шеях метались в панике, обезумев от боли, неуклюжие от ран. Кевин двинулся вперед. Три головы пытались атаковать его, но он небрежно срубил их одним движением меча.

Еще шаг — и Кевин рядом с монстром. Клинок взвился в небо, со свистом рассек воздух, обрушился на прочную шкуру — ничего. От второго удара у Кевина заныли руки, а на теле гадины появилась кровавая трещина. Крик ярости и торжества вырвался из его груди, и он ударил снова. Рядом, Дениза подобрала то, что осталось от сломанного клинка, перепилила душившее Филипа щупальце. После того, как Филип рухнул навзничь, задыхающийся, но свободный, сама схватилась за рукоять Гартова меча и нажала на него, крича от напряжения. Под ее весом оружие медленно, но верно вошло в плоть до самой гарды. Кевин продолжал кромсать шкуру чудовища. Твари теперь едва дергались, и губы-лепестки скрыли их, закрываясь. Чудовище принимало первоначальный облик. Когда Кевин вонзил острие меча в пробитую брешь и хорошенько нажал, по черной туше прошла судорога. В шести кровавых глазах в последний раз вспыхнуло пламя, последний стон пронзил ночь. В финальном рывке, чудовище вытянулось в полный рост, чтобы всем телом швырнуться на врага. Кевин выпустил рукоять меча и метнулся прочь. Он убежал недалеко.

~*~*~*~

II.

Когда он выплыл из тьмы беспамятства, первым ощущением была боль в ногах. На них давило что-то тяжелое. Чудовище, вспомнил Кевин. Раз он жив, значит, оно мертво.

Напрягая остатки сил, он высвободился из-под туши и только тогда разомкнул веки, слипшиеся от крови. Чудовище выглядело дохлее некуда — кусок искромсанного мяса.

Кевин с трудом поднялся на предательски дрожавшие ноги. Ожившее тело уже горело от ушибов, царапин и укусов. На поясе не было привычного веса, он чувствовал себя голым. Мой меч, мой меч остался в чудовище.

— Ну у тебя и видок!

Кевин резко обернулся, и одну боль сменила, затмевая ее, другая. Филип. Смеющиеся глаза, мягкие волны темных волос, и эта его проклятая вечная полуулыбка, даже сейчас игравшая на губах молодого Картмора — как будто он не лежал совсем недавно на мостовой, задыхаясь, не жался в ужасе к дверце кареты. Он совсем не изменился. Если Кевин заматерел, огрубел за эти два года, то Филип выглядел таким же юным и беззаботным, как раньше.

В руке Филипа смолил факел, должно быть, взятый из кареты, как и меховая накидка, в которую сейчас зябко куталась Дениза. Даже в таком неровном свете было заметно, что молодая женщина дрожит. В пышных мехах она выглядела особенно хрупкой и уязвимой.

Мерзавец и сучка.

— Грасс, это… в самом деле вы? — прошептала Дениза.

— Конечно, он, разве ты знаешь других таких? — весело подтвердил Филип. Он окинул Кевина критическим взглядом. — Тебе надо выкупаться.

Кевин выжал из одежды немного крови. Он был весь покрыт ею — темною монстра, и своей собственной.

— Уже.

— И перевязать раны. Любовь моя, позвольте взять ваш шарфик. Совсем как в старые добрые времена, не правда ли?

Кевин с отвращением взглянул на протянутую ему полосу воздушной ткани. Принимать помощь от этих людей было хуже, чем терпеть укус чудовища, но рана на бедре не переставала кровоточить. Он взял тряпку и наложил повязку потуже. До Красного Дома сойдет. Вытащить меч в одиночку также будет трудновато. В предсмертном падении тварь вогнала в себя все три с небольшим фута стали.

На пару с Картмором они умудрились перевернуть тушу. Кевин ухватился обеими руками за длинную рукоять, Филип — за крестовину. Вместе они освободили клинок до половины.

— Дальше я сам, — Кевин тянул меч на себя, пока плоть чудовища, влажно чмокнув, не выпустила его окончательно. Картмор все еще стоял рядом и Кевин подвел острие "бастарда" к его подбородку.

Дениза ахнула, но Филип не перестал улыбаться. Кровь стекала по волнистому лезвию, капала на белый кружевной воротник, на черный дублет.

— Ну и встреча, не правда ли? — в темных глазах было выражение почти мечтательное. — Кто бы мог подумать! Это судьба.

Судьба… Кевину показалось — он слышит хриплый хохот этой старой злобной суки. Она опять сделала из него дурака. Но если судьба привела его сюда, остальное — собственная вина. Он оскорбил сына и невестку правителя страны. Глупо. Спас им жизнь. Вдвойне глупо.

Ярость, управлявшая его рукой, притихла, оставив горькое послевкусие. Он молча опустил меч, вытер полой плаща и убрал в ножны.

— Полагаю, мы должны тебя поблагодарить, — заметил Филип небрежным тоном. — Хотя, коли подумать, ты лишь выполнял свои прямые обязанности. Ты ведь теперь Ищейка, да? Я узнаю плащ.