Блаженны миротворцы

Она сцепила пальцы, и прижала к груди, и защебетала-зазвенела — вы слышали, как они общаются, ребята — и дешифратор оказалось только чуть-чуть сложнее строить на её трели, чем на этого здешнего раненого. Хотя, конечно, нелюдя всегда понимаешь с пятого на десятое.

Она благодарила меня ради детей. Ради своих детей. Двойняшек, девочек.

Я спросил, где дети, и она показала. Сказала: «Внутри». У неё внутри. Вот так. А потом пошла туда, к герметичному боксу, и прижалась к стеклу ладонями.

Я сказал: «Пойдём». А она сказала: «Это мой второй муж. А вон там — мой первый муж и мой третий муж. Они никогда не увидят своих детей».

Чиеолийцы не умеют плакать, но в её щебетании слышалось безысходное горе, и поза… Поза обозначала «Я не могу его бросить, даже мёртвого» — и дешифратора не надо.

Я сказал: «Пойдём, пожалуйста. Ради девочек», — и тут меня вызвал раненый: «Ты там скоро?»

— Ты учёный? — спрашиваю.

— Учёные и командный состав погибли, — говорит. С огорчением. — Я техник.

Это хорошо, что ты не офицер и не учёный, думаю. Даёт мне возможность тебя не добивать: руки при женщине марать тобой неохота. Может, ты доорёшься до своего «Эдема». И сказал чиеолийке:

— Нам вправду надо уходить, милая. Сюда могут нагрянуть убийцы.

Она гладила стекло, гладила — и посмотрела на меня.

— Ты воин? — говорит.

— С этими я до сих пор не воевал, — говорю. — Но теперь собираюсь, будь спокойна.

— Уничтожь это, — сказала она и обвела круг пальцем. — Ты можешь? Если да, то уничтожь всё это. Мёртвые выбрали бы огонь. Уничтожь.

Тогда я вызвал раненого и сказал:

— У тебя есть минут семь, чтобы покинуть станцию. Может, восемь, — а он как завопит:

— Ты же собирался мне помочь! — ну что я мог сказать…

— Я выбрал, кому буду здесь помогать, — говорю. — А ты свой Эдем покричи. В общем, у тебя семь минут — и как сам хочешь… двуногий без перьев… — и повернулся к ней. — Мы вместе уничтожим это логово. И никто больше над ними измываться не будет. Ты осталась одна?

Она издала согласную трель. И я пошёл искать ей скафандр.

Гелиора… вообще-то, мне её имя не произнести. Их щебет и трели нашими звуками не передать — гортань и голосовые связки иначе устроены. Но она назвала себя — и я придумал называть её Гелиора. Она согласилась. Она же моё имя тоже выговорить точно не может. Она называла меня просто — капитан.

Ей подошла та же кислородная смесь, что и мне. Почти весь здешний виварий был при жизни кислорододышашим. Может, она чуточку и подрегулировала себе что-то — температуру, или влажность, или ещё что — но в общем и целом обошлась скафандром для местных сволочей.

Он оказался ей немножко великоват. И всё.

А я так и не опустил забрало, пока мы шли к ангару. Правильно сделал. Когда ты без шлема, интуиция лучше работает. Я прямо-таки учуял, что нас поджидают — только не определил, с бластером или так.

Я его вызвал.

— Эй, раненый, — говорю, — Я тебя пока убивать не хочу, но могу и передумать. Выходи оттуда и имей в виду: у меня коридор под прицелом. А то давай так: ты — техник, я — пират, в этой игре я вожу и больше не играю.

Он понял и вышел. Не знаю, куда он был ранен, под скафандром не видно. Но двигался он медленно и забрало тоже поднял. Эти гады, двуногие без перьев, были похожи, может быть, на наших или на лавийцев. Или на шиян. Как-то так. Без причуд антропоид. Бритый, морда бледная с прозеленью, под глазами чёрные синяки. Без бластера.

— Тут, — говорит, — сокровища. Надо их спасти. Научные труды. Проект «Очищающий огонь»…

— Сокровища? — говорю. — Ясное дело, что ж, я — слепой, что ли… Разрабатывали оружие против нелюдей, ясно же. Биологическое, биохимическое, может — генетическое… Очищающий огонь, говоришь… будет вам огонь. Порадуетесь. Очистим по самое не балуйся. Я только уточню, откуда вы родом.

И Гелиора пропела:

— Я знаю. Я скажу.

А раненый скрипнул зубами.

— Мы же с тобой оба — люди, парень, — говорит. — Где у тебя здоровая солидарность с тем, кто к тебе ближе по крови? Паразитка — лучше?

— Сам ты, — говорю, — паразит, тоже мне, человек. Мы сваливаем отсюда — и ты тоже можешь, пока я этот ваш гадючник не взорвал.

Он сжал кулаки.

— Да эти — самые мерзкие твари в нашей части Галактики, я не шучу! Я не ругаюсь, я классифицирую!

— Обалдеть, — говорю. — А я думал, самые мерзкие — нгишки или букахи. Или мохнарики. Короче, для вас все мерзкие — но ты ещё не знаешь, кто тут мерзее всех на самом деле. Может, и я — ты ведь меня без скафандра-то не видал, вдруг что-то недопонимаешь, а? Отойди с прохода, классификатор лядов, а то я случайно выстрелю.

Не знаю, из чего он хлопотал. Может, задерживал нас — но надолго не вышло. Мы покинули станцию, можно считать, вместе — мы с Гелиорой на моих крыльях, и увечный этот на своей аварийной капсуле. И я подумал, что ради такого случая можно поступиться принципами, распаковал пару ракет с термоядерным зарядом и жахнул прямой наводкой.