Блаженные похабы

В эту пору было убито столько тысяч духовных и мирян, что никогда ни о чём подобном и не слыхивали на Руси. Великий князь отдал половину города на грабеж, пока он не пришёл ко двору, где жил Микула. Этот Микула – прожиточный мужик (Kerls); живёт во Пскове, во дворе один, без жены и детей. У него много скота, который всю зиму ходит во дворе по навозу под открытым небом, растет и тучнеет. От этого он и разбогател. Русским он предсказывает много о будущем. Великий князь пошёл к нему на двор, Микула же сказал великому князю: «Довольно! Отправляйся назад домой!» Великий князь послушался этого Микулы и ушёл от Пскова [DXLVII].

Некоторые исследователи считают, что Микула, каким он предстает в рассказе Штадена, уже есть легендарная фигура: то ли былинный Микула Селянинович («Микула» – псковский диалектальный вариант имени «Никола») [DXLVIII], то ли знахарь, обладающий таинственной властью над животными [DXLIX]. Впрочем, для наших целей не так уж важно, имелся ли в «завязи» мифа какой-либо реальный факт: слова Микулы, переданные Штаденом, звучат очень величественно, но были ли они продиктованы личным мужеством или верой в потустороннюю помощь, были ли они вообще произнесены или выражали никем не высказанные чаяния всех псковичей, нам не дано узнать. Важно лишь, что изначальный образ Микулы никак не напоминает юродивого.

Однако почти сразу миф зажил своей собственной жизнью: прорицатель превратился в «похаба». Следующий этап развития легенды отражен в Пискаревском Летописце: Грозный якобы «прииде к Никуле уродивому. И рече ему Никула: "Не замай, милухне, нас, и не пробудет ти за нас! Поеди, милухне, ранее от нас опять. Не на чом ти бежати!" И в то время паде головной аргамак (т. е. царский конь. – С.И.). И князь великий поеде вскоре и немного зла сотвори» [DL]. Хотя Никула уже назван юродивым, в его поведении ещё нет ничего специфически юродского, кроме разве что просторечного обращения «милухне»; «пискаревский» вариант легенды не очень далеко ушёл от штаденовского: гибель царского коня (аргамака) отсылает к пророческим (или магическим) способностям «мужика».

Следующий слой легенды представлен в Первой Псковской летописи: Иван Грозный «прииде благословитися ко блаженному Николе… блаженный же поучив его много ужасными словесы, еже престати от всякого кровопролития и не дерзнути же грабите святые божьи церкви. Царь же преже сия глаголы нивочто же вменив» приказал снимать колокол с Троицкой церкви – и «того же часа паде конь его лутчий по пророчесгвию святого, и поведаша сия царю, он же ужасен вскоре бежа из града» [101].

Здесь впервые вводится мотив зависимости царя от юродивого: в предшествующих вариантах нам не объясняют, зачем, собственно, явился царь к Николе, а теперь ясно, что он нуждается в юродском благословении. Можно согласиться с Будовницем, что версия псковской летописи отражает интересы причта Троицкой церкви [DLI], но нельзя, вслед за ним, считать, будто развитие легенды есть результат злокозненных усилий церкви по одурачиванию народных масс: иерархи могли эксплуатировать низовые верования, но не порождать их. Дальнейший шаг делает легенда под пером немецких опричников Таубе и Крузе.