И с этими словами Лемерль вытянул из-за пазухи и воздел вверх в связанных руках свой серебряный крест.
Я втайне улыбнулась. Им невозможно было не восхищаться. Послушно опустились головы, бледные губы зашевелились, произнося
— Требую уважения к здешнему суду! — резко сказал он — Не проделки ли это Лукавого, сеющего раздор, побуждая честных людей тузить друг дружку, выставляя на посмешище праведный суд? — Зачинщики сконфуженно отступили, стало тихо. — Разве не то же самое происходило всего насколько минут назад на рыночной площади? Неужто вы уподобились лютым зверям?
Наступила мертвая тишина, даже смутьян не осмелился ее нарушить.
— Лукавый засел в каждом из вас, — произнес Лемерль, понизив голос до театрального шепота. — Я вижу его.
Он обрел над ними власть; я видела это по их глазам. Но даже и теперь, одно неосторожное слово — и они без жалости набросятся на него. Лемерль тоже это понимал; глаза его возбужденно сверкали.
— И
Теперь его палец указал в центр зала, затем взмахом обеих рук он заставил толпу расступиться.
— Да, да, ты, который прячется в тени! Ты, Ананий, ты, лживый обличитель! Я вижу тебя, не скроешься!
Десять ударов сердца в полной тишине, все взгляды устремились в образовавшийся просвет. И тут мы увидали злопыхателя, до сих пор остававшегося невидимым: отвратительный урод притаился в тени на корточках. Громадная голова, руки, как у гориллы, единственный глаз горит огнем. Стоявшие ближе остальных отпрянули еще, и в этот самый момент уродище кинулось к окну, вспрыгнуло на высокий подоконник, шипя от ярости.
— Дьявол тебя побери, ты обскакал меня на этот раз! — прокричало оно хрипло. — Но ты еще у меня попляшешь, Братец Коломбэн!
— Боже милостивый!
Все, кто был в зале, повернувшись, в изумлении и отвращении своими глазами увидели наконец того, кто оглашал их собственные черные мысли.
— Чудовище! — Дьявольское отродье!
Одноглазый страшила исторг пламя из отвратительной пасти и выкрикнул:
— Погоди, Коломбэн! Пусть ты победил здесь, ничего, в Ином Месте мы с тобой еще встретимся!
И существо скрылось, спрыгнув с подоконника вниз, во двор, оставив по себе лишь дым да душок жженого масла.
Все смолкли, потрясенные. Пристав, разинув рот, глядел на пленника:
— Боже Милосердный, я видел это своими глазами! Воистину так, прости Господи! Дьявольское отродье!
Лемерль повел плечами.
— Но он вас знает, — продолжал пристав — Он говорил, вроде, вы будто уже встречались.
— И не раз, — сказал Лемерль.
Пристав уставился на него как завороженный.
— Так скажите же, господин, — произнес он наконец, — кто вы такой?
— Скажу, — ответил Лемерль, улыбка заиграла на его лице. — Но сначала буду признателен, если кто-нибудь поднесет мне кресло. Кресло и стакан коньяка. Я устал, я приехал издалека.
Он сказал им, что путешествует, что прибыл в Эпиналь, едва заслышал о славных делах здешнего праведного судьи. Вести о его ревностном служении, сказал Лемерль, облетели всю страну. Сам же он прервал свою жизнь в уединении монастыря монахов-цистерцианцев, чтоб разыскать этого замечательного человека и предложить ему свои услуги. Лемерль расписывал видения и предзнаменования, чудеса и стычки с хулителями Господа, которые выпали ему во время странствий. Рассказывал всякие ужасы про шабаш, про евреев и идолопоклонников, про избиение младенцев, отравленные колодцы, изведенное проклятием зерно, погубленные порчей урожаи, пораженные молнией храмы, усохших в материнской утробе или задушенных в колыбели малюток. Уверял, что все это он лично видел. Желает ли кто это оспорить?