Блаженные шуты

— Ну, говори! — я повернулась к нему с щипцами в руках. — Зачем ты здесь? Что тебе здесь надо?

Он шагнул ко мне и к моему изумлению очень нежно поцеловал меня в лоб.

— Дочь твоя на рынке, — мягко сказал он — Хочешь с ней повидаться?

— Только без шуток!

Я опустила щипцы, рука моя дрожала.

— Без шуток, Летунья! Обещаю.

Флер поджидала нас на краю мола. Хоть нынче и был рыночный день, на сей раз торговки рыбой и ее повозки не было видно. Теперь при Флер был седой старик, по виду крестьянин, в приплюснутой шляпе и куртке из грубой шерсти, рядом сидели ребятишки, пара мальчуганов. Интересно, куда подевалась та жена рыбака; по-прежнему ли живет у нее Флер или же все это уловка, чтоб сбить меня с толку. А, может, теперь ее опекун этот седой? Он ни произнес ни слова, когда я подошла к Флер и обняла ее. Его пустые молочно-голубые глаза не отразили ни малейшего любопытства. Он то и дело прикладывался к кусочку лакрицы, немногочисленные уцелевшие зубы окрашивались коричневатым соком. Кроме челюстей все остальное в нем оставалось недвижимым. Судя по всему он был глухонемой.

Как я и думала, Лемерль наедине с дочерью меня не оставил. Он сидел, отвернувшись, в нескольких ярдах от нас на прибрежном каменном валу. Видно, Флер немного сковывало его присутствие, но я отметила, что теперь она не так бледна, что поверх серого платьица у нее повязан чистый красный фартук, а на ногах деревянные сабо. Встреча была и сладкой, и горькой; Флер уже разлучена со мной чуть больше недели и к разлуке стала привыкать, сиротский взгляд исчез, появилось нечто непонятное и пугающее. Даже за такой короткий срок она явно стала другой, повзрослела; если ничего не изменится, через месяц совсем станет на себя не похожа, это будет уже чужой ребенок, лишь отдаленно напоминающий мою дочь.

Я не осмеливалась спросить, где ее держат. Просто прижала к себе, зарылась лицом в ее волосы. Они чуть пахли сеном, и мне подумалось: не на ферме ли? Впрочем, пахло от нее еще и хлебом, значит, это может быть и пекарня. Я рискнула взглянуть на Лемерля, который, казалось, погруженный в свои мысли, смотрел на волны прибоя.

— Ты не хочешь познакомить меня с этим господином? — произнесла я наконец, кивнув на седого.

Казалось, старик не слышит. Как и Лемерль.

— Я бы хотела все-таки его поблагодарить, — продолжала я, — если это он заботится о тебе.

Лемерль со своего наблюдательного пункта замотал головой, даже не потрудившись обернуться.

— Ну-у-у... Может... Я сегодня вернусь домой?

— Не сегодня, солнышко. Но скоро. Обещаю тебе.

Я выставила знак от сглаза.

— Ладно! — Флер тоже растопырила свои пухлые детские пальчики. — А Яник меня плеваться научил. Хочешь посмотреть, как получается?

— Не сейчас, прошу тебя. А кто такой Яник?

— Один мальчишка. Он хороший. У него кролики есть. Ты принесла Муш?

Я отрицательно покачала головой.

— Смотри-ка, Флер, какая красивая лодочка! А там, где ты живешь, есть лодки?

Кивок Флер и взгляд Лемерля с каменной стены.

— А ты бы хотела, Флер, прокатиться на лодке?

Она отчаянно замотала головой, так что запрыгали шелковые кудряшки.

Я упорно не отставала, стараясь не упустить случай:

— Ты сегодня сюда на лодке приплыла? Да, Флер? Или по дамбе пришла?

— Прекрати, Жюльетта! — оборвал меня Лемерль. — Или я устрою так, что она больше сюда не придет!

Флер сверкнула на него глазами:

— Я хочу еще прийти! Хочу обратно в монастырь, там кошка и цыплята.

— Ты вернешься туда! — Я обняла Флер, едва сдерживая слезы. — Обещаю тебе, Флеретта, ты вернешься!

По дороге домой Лемерль был необычайно со мной обходителен. Посадил позади себя на лошадь и некоторую часть пути все пускался в воспоминания о былых временах, об Элэ, о Ballet des Gueux, о Париже, о Пале-Рояле, о Grand Carnival, Théâtre des Cieux, о триумфах и невзгодах прежних лет. Я говорила мало, что, казалось, его не смущало. Возвращенные к жизни звуками его голоса веселые призраки прошлого витали над нами. Пару раз я даже готова была рассмеяться; странная, незнакомая улыбка застыла у меня на губах. Если бы не Флер, я позволила бы себе рассмеяться. Но впереди сидел мой враг. Он был для меня — как дудочник из немецкой сказки, избавивший город от крыс, затем, когда горожане не заплатили ему за услугу, увлекший их детей под звуки своей дудки прямо в разверстую преисподнюю, и их крики потонули под землей. А ведь как приплясывал, какую веселую песенку наигрывал им...

15

♥

27 июля, 1610

Когда мы вернулись, в монастыре царил полный переполох. Мать Изабелла поджидала нас у сторожки, бледная, встревоженная. Сказала, что у них происшествие.

— Что случилось? Что? — озабоченно спросил Лемерль.

— Было явление! — с трудом выговорила Изабелла — Нас искушали дьяволы! Сестра Маргерита молилась в часовне. За упокой души моей п-предшественницы. За упокой души М-матери Марии.

Лемерль молча слушал ее спотыкающийся рассказ. Настоятельница рассказывала сбивчиво, отрывисто, то и дело повторяясь, как бы сама пытаясь постичь смысл происшедшего.