Блаженные

Я вслушивалась, стараясь разобрать слова на незнакомом диалекте. Как бы то ни было, по толпе они разнеслись с дьявольской скоростью. Спеша удрать, кто-то пустил в ход кулаки, кто-то полез на стены домов, что обрамляли улицу, кто-то прыгнул с моста. Я осмотрелась и поняла, что меня отрезали от труппы. Впереди я увидела Лемерля, нещадно стегавшего свою кобылу. Толпа сжала его в тиски, раскачивала повозку, отрывала колеса от земли. Из моря чужих лиц мой взгляд выхватывал то одно, то другое. Поразило меня лицо девушки, раскрасневшееся, перекошенное страхом и ненавистью.

— Ведьма! — заорала она мне. — Отравительница!

Истерия что зараза: истошный вопль перелетел через меня, точно камешек через озеро. Он набирал скорость, выискивал жертву. Ручеек ненависти разлился в мощный поток и налетел на меня, грозя захлестнуть вместе с повозкой.

С конем я едва справлялась. Нрав у него спокойный, но та девица ударила его, и он взвился на дыбы, подбрасывая вверх передние ноги с тяжелыми подковами. Девица заверещала, а я натянула поводья, чтобы конь не лягнул впередистоящих. Потребовалась вся моя сила и выдержка, но конь испугался так, что пришлось шептать ему на ухо успокоительное заклинание. Когда я управилась, девицы уже след простыл, а волны ненависти разбежались по толпе.

Тем временем над головой Лемерля сгущались темные тучи. Он что-то крикнул, да разве один человек перекричит толпу? Я была слишком далеко и, в чем дело, не разобрала. Его кобылу, от природы норовистую, охватил ужас. Сквозь конское ржание слышались вопли: «Колдун! Отравитель!» Успокоить лошадь Лемерль не мог. Как и я отрезанный от труппы, он щелкал кнутом в воздухе, отгоняя беснующихся. Тут ось его старой повозки не выдержала и сломалась. Повозка рухнула, и десятки рук тотчас за нее схватились, не обращая внимания на кнут Лемерля. Черный Дрозд попался и упорхнуть уже не мог. В лицо ему полетел ком земли, сильные руки стащили с козел. Городской чиновник попробовал вмешаться. Я с трудом расслышала крики «Хватит! Прекратите!» — видно, в толпе не все жаждали крови.

Все это время я истошно вопила — хотела отвлечь внимание от Лемерля, а сейчас погнала коня вперед, невзирая на беснующихся. Лемерль заметил меня и ухмыльнулся, но тут толпа сомкнулась и скрыла его из вида. Судя по звукам, Лемерля отчаянно тузили и тащили прочь.

Я бы и пешком за ним бросилась, но сильно отстала, да еще Леборн, прятавшийся в недрах повозки, вцепился мне в руку.

— Не глупи, Жюльетта! — прошипел он. — Не поняла, что здесь творится? Неужели ничего не слышала?

— Лемерль… — пролепетала я, затравленно на него глядя.

— Лемерль себя в обиду не даст. — Леборн стиснул мою руку еще крепче. Хватка у него железная, даром что карлик. — Только послушай!

Я вслушалась. Теперь крик стал ритмичным и сопровождался притопыванием — толпа точно скандировала имя любимой актрисы: «La peste! La peste!»

Лишь тогда я сообразила. Вспышка страха, упавший монах, обвинения в колдовстве… Леборн заметил, как я изменилась в лице, и кивнул. Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. Вокруг нас вопили все громче и громче.

«La peste!»

Чума.

10. 16 июля 1610

Толпа наконец-то рассеивалась, а я никак не могла успокоить перепуганного коня. Буффон придержал своего и поравнялся со мной. Повозка Эрмины едва не перевернулась на мосту, а сама она стояла, беспомощно глядя на сломанное колесо. Других наших видно не было: не то угодили в руки беснующейся толпы, как Лемерль, не то сбежали.

Увещевания Леборна я пропустила мимо ушей и, соскочив с повозки, бросилась за процессией. Половина носильщиков уже скрылась, оставшиеся пытались пристроить платформу с Богоматерью у большого мраморного фонтана, который занимал почти всю площадь. Средь дороги валялись трупы: кого затоптали, кого задавили. Вот опрокинутая повозка Лемерля. Где же ее хозяин, живой или мертвый?

— Mon père! — обратилась я к священнику, старательно изображая спокойствие. — Не знаете, что тут стряслось? На этой повозке ехал мой друг.

Священник молча буравил меня взглядом. Его лицо побурело от пыли.

— Умоляю вас, скажите! — Я едва не срывалась на истерику. — Он не сделал ничего плохого, только защищался!

— Будь покойна, твой дружок получит по заслугам, — с издевкой процедила женщина в черном, одна из носильщиков Богоматери.

— Что?!

— И он, и вся его братия.

Я едва ее понимала: так грубо звучал местный говор.

— Мы видели, как вы отравляете колодцы. И знамения видели.

За ее спиной из проулка выступил Чумной Доктор, его развевающийся плащ хлопал о стену. Женщина в черном увидела его и, таясь от меня, сделала пальцами знак-рогатку.

— Послушайте, я лишь хочу разыскать друга. Куда его уволокли?

— А сама как думаешь? — издевательски засмеялась женщина. — В суд, конечно! Теперь не сбежит. Никто из вас, чумных, не скроется!

— Что за чушь! — выпалила я. Вероятно, прозвучало угрожающе, потому что женщина отскочила, тыча в меня дрожащими пальцами.

— Miséricorde! Господь да спасет меня!