Блаженный Августин

– Бабы дуры, бабы дуры, бабы бешенный народ, как увидят помидоры, сразу лезут в огород!

ПЕРЕЛОМ

– Министерские говоришь? – похихикивал Юрий Венедиктович «играясь» с шампурами на которых, шкворча и плеваясь жиром, румянились большие куски свинины вперемежку с целыми луковицами. Поймав на себе не по-детски укоризненный взгляд вытянувшегося, похудевшего, девятилетнего сына, поёжился и как обычно, заискивающе попросил:

– Ты, Андрюша, маме…, ну ты понял в-общем…, – посмотрев на согласно кивнувшего, стыдливо отводящего взгляд мальчика, снова захихикал в сторону соседа по даче, – так значит, министерские говоришь? Ну, посмотрим, посмотрим, что за министерские. У них наверное и «устройство» необычное, не как у простых?

– А то! – с готовностью заёрничал в ответ дядя Петя, – там, по-любому, «не вдоль, а поперёк»!

Непонимающе пожав плечами, из-за чего, почему два взрослых, вроде неглупых, мужика вдруг загоготали во всё горло, Андрей пошёл в дом.

«Кто это идёт от Едома, в червленых ризах от Восора, столь величественный в Своей одежде, выступающий в полноте силы Своей? «Я – изрекающий правду, сильный, чтобы спасать». Отчего же одеяние Твоё красно, и ризы у Тебя, как у топтавшего в точиле? «Я топтал точило один, и из народов никого не было со Мною; и Я топтал их во гневе Моем и попирал их в ярости Моей; кровь их брызгала на ризы Мои, и Я запятнал все одеяние Своё; ибо день мщения – в сердце Моем, и год Моих искупленных настал. Я смотрел, и не было помощника; дивился, что не было поддерживающего; но помогла Мне мышца Моя, и ярость Моя – она поддержала Меня: и попрал Я народы во гневе Моем, и сокрушил их в ярости Моей, и вылил на землю кровь их».

(книга пророка Исайи)

Поднявшись к себе на второй этаж Андрей упал на так и не заправленную с утра кровать. Было не просто жарко, а как-то томительно, изнемогающе душно. Даже вездесущие мухи и комары летали вяло, одуревше-бесцельно. Незлобно отмахнувшись от сразу улетевшей куда-то, мелкой, обычно активно-надоедливой мошки, Андрей покосился на присевшего на предплечье комара. То взлетающий, то снова присаживающийся на кожу «кровопийца», как бы не знающий чего ему надо, потыкавшись тонюсеньким, гнувшимся как волосинка хоботком, нащупав наконец самое то, сначала впившись жалом до самой головы, потом подавшись немного назад, начал «набивать брюхо». Пристально наблюдающий за процессом комариного насыщения мальчик, дождавшись когда насекомое насытившись до отвала собралось было улетать, шлёпнул по нему ладошкой. Равнодушно посмотрев на получившуюся кровавую кляксу вытер ладонь об тёмно-коричневые шорты.

«А то мама опять ругаться будет», – подумал вспомнив недавний инцидент, когда он так же размазал «кровопийцу» по белой, только что постиранной майке. Потом поплевав на ладонь, стёр остатки комариного «пиршества» с предплечья.

«Анализы не получилось им собрать», – возникла, неведомо откуда, чуждая ребёнку мысль.

«Чего это?!», – испуганно вздрогнул Андрюша, – «а-а, это наверное про то как с Наташкой в докторов играли». Вспомнив как недавно, приходящаяся ему то ли троюродной сестрой, то ли тётей девочка, заманив мающегося, в дождливый день, от скуки мальчишку к себе домой, сначала начав с «профосмотра» плавно перешла в «гинекологический кабинет». И как их чуть было не застукали с поличным вернувшиеся домой старшие родственники.

«А всё Наташка дура виновата…, где это она видела…, чтобы врач и больная обнимались, целовались и гладили друг друга…», – закружились обрывки мыслей у проваливающегося в тяжёлый, тёмный, обморочный сон мальчика.

[«Я лечу…, нет я падаю…, да это же я на качелях, только почему-то когда лечу вверх становится нестерпимо жарко, а когда вниз до дрожи холодно…, нет – это сейчас день рождения у меня и мама наготовила много-много всего вкусного и я ем, ем, ем…, а почему это вдруг шоколадный торт превратился в Наташку? И почему она взрослая? И почему голая?»

– Андрей, Андрюша, сладкий мой, желанный мой, иди, иди ко мне, съешь меня, знаешь какая я сладкая? Попробуй, попробуй…

Чёрные как южная ночь глазищи казалось росли и росли заполняя собой всё вокруг, по змеиному шипящий голос обволакивал, душил в объятиях трясущегося как в горячечной лихорадке мальчика.]