И в самом деле прекрасно – ведь теперь он опять владеет ситуацией. У него есть деньги, и у него есть по крайней мере одна из тех женщин, что унизили его. Да, именно так! Наконец удача вернулась к нему. У него все получится!
Глава 16
Мария, закутанная в материнскую шаль, жалась к Инес Мендес, а та обнимала ее и успокаивала, как когда-то в детстве, когда Мария была еще совсем маленькой.
Их коляска быстро ехала домой; Марию била дрожь. Теперь, когда опасность миновала, она ощутила запоздалый страх. Во время нападения Крогера она пребывала в такой ярости, что даже не успела по-настоящему испугаться. Теперь же, вспоминая о мерзком негодяе, сидевшем на ней верхом, о холодном лезвии его ножа, касавшемся ее кожи, о безумном взгляде его глаз, она содрогалась от ужаса.
Мать бормотала, заливаясь слезами:
–
– Со мной все в порядке, мама. Правда-правда. Мне повезло. Подумай о бедной Джессике Мэннинг. – И Мария опять содрогнулась. Джессика в руках этого сумасшедшего! Господи Боже! Что он с ней сделает? Куда он ее потащил? Мария даже обрадовалась, что здесь нет Рамона. Она, в общем, понимала, какие чувства он испытывает к этой американке; а если так, он скорее всего решился бы на какой-нибудь опрометчивый поступок.
– Мне так жаль ее родителей, – проговорила Мария. – Ты видела, какие у них были лица?
Инес Мендес грустно кивнула, глянув краем глаза на суровое лицо мужа, сидевшего на месте кучера с поводьями в руках.
– Я видела еще и лицо твоего отца, когда он узнал, что тебя нашли в номере этого человека. Связанную, голую, и все тебя видели!
– Но негодяй не причинил мне никакого ущерба, мама. Никакого – разве только моей гордости и достоинству.
Инес Мендес покачала головой.
– И все равно, какой позор! Папа никогда ему этого не простит. Если бы этот человек не скрылся, отец убил бы его. А родители бедной
– Никто не будет отрицать, что он злой, мама. Я всегда считала, что он... Ну да ладно. – Мария устало махнула рукой. – Остается только надеяться, что полиция его найдет, и Джессику тоже, если не будет поздно – для нее.
Уингейт Мэннинг обнимал свою рыдавшую жену; у него самого глаза были сухие, несмотря на то, что сердце переполняли боль и беспомощная ярость.
Полиция следовала за Крогером на безопасном расстоянии, не решаясь подойти ближе; они были совершенно уверены, что Крогер направился в порт, где его, очевидно, ждала лодка. Оповестили береговую охрану, но никаких следов ни лодки, ни Крогера с Джессикой обнаружить не удалось.
Уингейт Мэннинг рвался лично принять участие в погоне, но он понимал, что на его жену тогда ляжет невыносимое бремя, и он не решился на это, видя, в каком она состоянии. Однако этого человека должны были схватить: он должен был заплатить за то, что он сделал с Дульси Томас, за кражу денег, за оскорбление, которое он нанес этой барышне Мендес. И наконец, за Джессику. Мысль о том, что сейчас может происходить с его дочерью, была просто невыносима. Единственное, что оставалось Уингейту Мэннингу, – уповать на Господа, который в своей бесконечной милости не оставит его дочь и защитит ее.
Но что делало всю ситуацию еще невыносимей для Уингейта Мэннинга, так это роль, которую он сыграл во всем происшедшем. Он поверил Бриллу Крогеру, он доверился ему, он ввел его в свой дом. Как мог он оказаться таким слепцом, как мог не разглядеть гнусную сущность этого мерзавца?
Обратное плавание с Кубы было для Нейла просто ужасным, несмотря на то что война подошла к концу и что теперь он мог вернуться домой – вот-вот должно было последовать почетное увольнение из рядов «Лихих ковбоев».
Рана на плече почти зажила, но время от времени она еще беспокоила его: плечо ныло, живо напоминая о том, что Нейл уже не совсем тот, каким попал в Тампу, и праздничное настроение, охватившее его товарищей, не затронуло молодого лейтенанта.
Группа возвращавшихся состояла почти полностью из раненых, и хотя некоторые и сетовали на судьбу, лишившую их возможности участвовать в военных действиях, большинство просто радовались, что они уцелели и возвращаются домой.
Что же до Нейла, то все сияние славы, которым была для него овеяна война, теперь растаяло без следа. Слишком много он видел промахов и просто глупости. Он видел, что слишком многие погибли, причем по большей части – без всякой пользы, и юноша уже не мог относиться к войне как к великолепному приключению.