Блаженством равен тот богам... (СИ)

На этом мы расстались. Я предложил Лоренцо позавтракать со мной, но он отказался, потому что торопился. А мне осталось позвонить в колокольчик и сказать явившейся на зов Аллегре:

— Ванну.

Через пару-тройку веков жизнь изменится: люди будут одеваться иначе, говорить о других вещах, писать другие книги и картины и делать другие вещи. Неизменным останется одно: высший свет. В этом я был уверен на все сто процентов, потому что из века в век он оставался прежним. Нарядно одетые дамы и господа считали себя просвещенными интеллектуалами и думали, что уж они-то отличаются от своих матерей и отцов. Между тем, их матери и отцы точно так же ходили по балам и обсуждали светскую шелуху. И, надо сказать, флорентийский «высший свет» не особо отличался от парижского, куда мне с легкой руки Даны пришлось наведаться пару раз.

Вечера искусства или, как их предпочитали называть тут, литературные чтения, вошли в моду еще в период правления Лоренцо Великолепного — незадолго после того, как деятельность академии Кареджи получила широкую огласку. В подавляющем большинстве небольших аристократических кружков эти якобы интеллектуальные занятия ничего общего с литературой и искусством не имели — и прием, на который меня пригласил аптекарь, тоже входил в этот список. Розарио Бадзини, хозяин дома, действительно был дальним родственником кого-то из Медичи и носил герцогский титул. Он писал довольно посредственные, хотя и не лишенные изящества стихи, пробовал себя в живописи, любил тратить деньги направо и налево и обладал взбалмошным нравом, который не позволял ему сидеть на месте и каждый год по нескольку раз уводил его за пределы Италии. Розарио возвращался во Флоренцию с довольной улыбкой и подарками для всех своих многочисленных друзей. Пожалуй, единственной его проблемой была фривольная манера общения: порой он вел себя вызывающе, хотя границы хорошего тона переходил редко.

Мы с Лоренцо немного опоздали, и все гости, похоже, уже собрались. В зале было очень душно, и мы, недолго думая, разместились в креслах возле распахнутого окна. Розарио оказался тут как тут. Он поздоровался с Лоренцо, после чего обратился ко мне.

— Хорошо, что вы пришли. Сегодня у нас будет кое-что особенное.

— Я в нетерпении. Синьорина Бадзини. Рад вас видеть.

Стоявшая рядом с Розарио молодая девушка — Матисса, его родная сестра — сделала пару неуловимых движений веером, отвела взгляд и кокетливо улыбнулась. Ей совсем недавно исполнилось двадцать, и ее брат был всерьез озабочен перспективами ее замужества. Точнее, отсутствием этих перспектив. Девушкой она была милой, и кавалеров вокруг нее крутилось достаточно. И, наверное, она бы выбрала одного из них, если бы не была влюблена в меня. Пару раз я появлялся на балах у Медичи в компании Авироны, что вызывало у Матиссы страшную ревность, хотя она прекрасно знала, что та замужем.

— Взаимно, сеньор.

Сказав это, Матисса мучительно покраснела и снова обмахнулась веером — так, словно хотела сказать «тут так душно».

— Бедняжка, — покачал головой я, когда брат с сестрой направились к очередной компании гостей. — Она чувствует себя здесь совсем чужой. На ней лица нет.

— Что-то мне не кажется, что причина именно в этом, — хитро улыбнулся Лоренцо.

— Хотя бы вы не начинайте: эта сплетня уже до смерти мне надоела.

— Почему бы вам не пригласить ее на загородную прогулку, Винсент? Покажите ей своих лошадей, покажите сад — она будет очарована. Покажите ей окрестности, наконец — вы точно знаете самые красивые места за городом.

— А что вам мешает ее пригласить?

Лоренцо вытянулся в кресле: он не ожидал, что разговор повернет в такое русло.

— Извольте, — сказал он. — Я — всего лишь скромный аптекарь. А вы — совсем другое дело! Сами подумайте: как можно не влюбиться в восточного принца? Он богат, красив, талантлив, у него есть великолепный цветущий сад, где растут такие деревья, коих не сыскать и по всей Италии, он живет на одной из самых прекрасных вилл во Флоренции, а в его конюшне можно найти чудесных арабских скакунов. И главное — никто не знает о нем ничего конкретного…

— Обещаю подумать. Но только если вы тоже мне это пообещаете.