Бледна как смерть

– Ко мне приходят разные люди. В основном художники и студенты-искусствоведы. Люди, которые тоже интересуются ею. Бывают актрисы, музыканты. Я угощаю их чашкой чая, и мы мило беседуем о поэзии, картинах и всяком другом. Когда я была молода, я мечтала стать художницей. Но в те времена это не приветствовалось. Как и в ее время. Но у нее было мужество не обращать на это внимания. А я слишком стремилась к респектабельности. Уродующие личность амбиции, которые, к моему удовольствию, сейчас я полностью изжила. Но теперь мой дух, как говорится, бодр, плоть же немощна.

Наташа изменила свое мнение о ней. Марион была, пожалуй, одной из немногих по-настоящему здравомыслящих людей, встреченных ею в жизни.

Старая леди приложила палец к губам, смерив Наташу взглядом с головы до ног.

– Дайте-ка я угадаю. Вы тоже студентка?

Наташа покачала головой.

– Тогда танцовщица?

– Я занимаюсь генеалогией.

– Ужасно интересно, – Марион склонила голову к плечу. – Вы больше похожи на художницу.

Наташа открыла сумку, достала фотографию.

– Вы когда-нибудь видели эту девушку?

Марион взяла снимок, потянулась к бюро позади кресла за маленькими круглыми очками, потом внимательно его изучила.

– Это снято пару месяцев назад, – объяснила Наташа на тот случай, если старушка ошибочно примет снимок за старинный.

– И эта девушка интересовалась Лиззи?

– Да.

– Вы знаете, я не уверена, что видела ее. Лицо кажется знакомым. Но я уже говорила, что вижу много лиц. Может, она приходила сюда. Возможно, она приходила посмотреть на дом снаружи. Я вижу, как они стоят на тротуаре. Некоторые делают фотографии, некоторые просто постоят немного и идут, откуда пришли. – Она легко постучала пальцем по фотографии, – Да, должно быть, именно поэтому мне кажется, что я ее знаю. Прелестное дитя.

– Это верно.

– Ваша подруга, не так ли?

Наташа посмотрела на доброе лицо Марион.

– Я не знаю, кто она такая. – Правдивость этих слов дошла до нее, пока она их проговаривала. К Наташе вернулось ощущение безысходности. Тупик.

Бетани назвала вымышленное имя своему любовнику, фальшивый адрес работодателю, сделала все возможное, чтобы сохранить свою личность в тайне. Похоже, ей это удалось.

Цветочница сразу предположила, что Наташа из полиции. А какой еще можно сделать вывод, если сталкиваешься с кем-то, кто разыскивает человека по фотографии? Если вдуматься, Рози не выказала удивления, как будто ожидала подобного визита. Как если бы она знала о Бетани что-то, вызывающее подозрения, из-за чего визит полиции показался ей естественным.

У меня слабое сердце.

Прерафаэлиты вытащили на свет божий идеал дьявольской женщины, femme fatale[6], – художники, опустошенные и уничтоженные женской красотой. Может, и Адам видел в Бетани нечто опасное, что привлекало его.

Наташа взглянула на старую леди, которая с интересом наблюдала за ней. Она осознала, каким странным может показаться ее поведение: пришла, стала показывать фотографию девушки, которую она не знает. Но в людях, которые сами немного с приветом, самым приятным было то, что они легко мирились со странностями собеседника. Марион, казалось, воспринимала ее абсолютно нормально.

– Не хотите ли чашечку чая?

– Не откажусь, спасибо.

Хозяйка удалилась, оставив Наташу одну. Она прошлась вдоль картин, висевших на стене. Лицо Лиззи выглядывало из золоченой рамы, как из окна.

Именно здесь, под окном, стоял открытый гроб, в нем лежало ее тело, подобное видению, наконец успокоившееся. Ее бледное красивое лицо мало изменилось. Она испустила дух в этой комнате, которая видела так много ее страданий и мимолетных радостей. Именно здесь родился ее мертвый ребенок, сюда Россетти вызвал доктора Маршалла через несколько дней после смерти Лиззи, потому что верил, что ее еще можно вернуть к жизни.

Наташа двигалась к окну, привлеченная абсолютной чернотой реки. Прозрачный туман создавал нимбы вокруг горящих даже в утреннее время уличных фонарей.

Вид был смутно знакомым, как будто она уже когда-то здесь стояла. Она поняла, что узнала его благодаря иллюстрациям из книги. Лиззи, стоящая на балконе, руки лежат на спинке стула, наклоненного на двух ножках. Она встала на цыпочки, чтобы увидеть холст, размещенный на мольберте. А сзади в окно видны Темза и мост Блэкфраерс.

Тогда вид загораживали не громады офисов, а густой дым из труб. Блэкфраерс был сердцем диккенсовского Лондона со своими испещренными узкими переулками и вымощенными булыжниками улочками, темными постоялыми дворами и забегаловками. Река в славное викторианское время была покрыта баржами, грязными буксирами, к берегам жались пакгаузы.