Бледная графиня

Этот новый оборот дела произвел действие, совершенно противоположное тому, на которое рассчитывала старушка. Материнское сердце надеялось, что любовь Губерта к Лили послужит доказательством его невиновности. Бруно же думал совсем наоборот. Теперь он находил еще более вероятным, что именно Губерт был убийцей — признание старушки лишний раз подтверждало это: убийство на почве ревности.

Итак, Губерт любил Лили. Он знал о свидании. Наверняка подслушал их разговор и подкараулил девушку, когда она возвращалась домой. Странные слова, которые слышал пастух Гильдебранд, становились теперь вполне понятными. Так, значит, ревность побудила Губерта к отчаянному, ужасному поступку. Совершив его, он едва ли не в беспамятстве слонялся по окрестностям, пока наконец не оказался у себя дома, где, мучимый раскаянием, и совершил попытку самоубийства.

— Сжальтесь! Освободите его! — умоляла старушка. — Он и так глубоко несчастлив. Можно ли осуждать его за то, что он осмелился поднять на нее глаза? Только в этом и заключается его вина. Разве мог бы он, любя, решиться на такое страшное преступление? Теперь вы и сами должны понимать, что он невиновен.

— Успокойтесь, бедная женщина. Вы — мать, и это делает понятной вашу скорбь. Но я не могу отменить решение прокурора по вашему сыну. К сожалению, то, что вы считаете доказательством его невиновности, еще более усугубляет лежащее на нем подозрение…

— Господи, Боже мой! Неужели ты совсем покинул меня? — в невыразимом отчаянии твердила старушка. — Клянусь вам, Губерт невиновен.

— Я вынужден исполнить свой долг и отвезти его в город, — ответил Бруно. — Мне искренне жаль вас и вашу дочь, но тут я ничего не могу поделать. Если ваш сын невиновен, это обнаружится на следствии.

— Неужели нет никакого спасения? — бормотала старушка, закрыв руками мокрое от слез лицо.

— Уйдем отсюда, матушка, — обиженным, негодующим тоном сказала София. — Ты видишь, тут не помогут ни слезы, ни мольбы. Но Господь докажет невиновность нашего Губерта.

И она насильно повела безутешную старушку из комнаты.

В эту минуту в дверях показался Губерт.

— Что вы тут делаете?! — сердито воскликнул он. — Что это такое? Вы, кажется, вздумали просить за меня? Ни слова больше! Теперь я и сам желаю быть арестованным. Я требую следствия!

Смело вошел он в комнату. Твердая решимость была написана на его бледном, расстроенном лице. В эту минуту он выглядел почти страшным. Глаза его дико сверкали. Волосы были растрепаны. Рыжеватая бородка всклокочена. Губы судорожно подергивались, а голос дрожал от волнения.

Бруно пристально взглянул на вошедшего. Вид у Губерта был далеко не добродушный. Дикой страстью горели его глаза, дерзкое, вызывающее выражение не сходило с лица.

Он любил Лили. Бруно казалось, что каждый взгляд, каждая черточка этого человека говорили ему: я твой смертельный враг. Но ничто уже не могло повлиять на решение асессора, оно было принято.

Обе женщины вышли из комнаты. Лесничий и следователь остались вдвоем. Вид Губерта только укреплял уверенность Бруно в его виновности.

Лесничий не был удручен горем, не склонялся под бременем своей вины. Он был полон неукротимой злобы и не мог смириться с тем, что находится теперь в полной власти человека, которого Лили предпочла ему.

А он, Губерт, так любил молодую графиню! Образ ее витал перед ним, как святыня. Мысль об обладании ею никогда не приходила ему в голову. Видеть ее, говорить с нею было для него высшим наслаждением, большего он и не желал. Зачем, зачем она оттолкнула его? Почему его любовь обрела такой ужасный конец?!

Бруно пристально смотрел на него.

— Вам было бы лучше сознаться во всем, Губерт. Думаю, это смягчило бы вашу участь. Вы были тогда в возбужденном состоянии, в пылу страсти. Вы любили потерпевшую, но не могли обладать ею, и потому решили убить сначала ее, а потом и себя… Все это судом может быть признано смягчающими обстоятельствами, а значит, и приговор будет не столь суровым. Необходимо только ваше чистосердечное признание.

— Мне не в чем признаваться. Я невиновен. Это единственное, что я могу сказать вам. И несмотря на это, я теперь опорочен, мое честное, незапятнанное имя опозорено. Меня считают убийцей. Именно поэтому я требую расследования.

— Но только вы подозреваетесь в убийстве.

— Поэтому я и хочу, чтобы вы меня арестовали! — выкрикнул Губерт с гневом. — И хватит об этом! Нам не о чем больше разговаривать!

В эту минуту в дверь постучали, и вошел доктор Гаген. Быстрым взглядом окинул он присутствующих и сразу смекнул, что происходит.

— Прошу прощения, господин асессор, если помешал, — обратился он к Бруно.

— Отправляйтесь вниз — к тем двум чиновникам, — сказал Бруно леснику. — И пусть подадут карету.

Губерт молча вышел.

Доктор Гаген посмотрел ему вслед.

Этот смуглый господин в черном производил какое-то странное, почти загадочное впечатление, особенно в эту минуту здесь, в доме, где царили скорбь и отчаяние.

— Я, вероятно, помешал вам? — спросил он.

— Нет, нисколько, — сказал Бруно. — Наш разговор с арестованным как раз закончился.