Бледное пламя

Я тень, я свиристель, убитый влет
Поддельной далью, влитой в переплет
Окна^{28}. Имея разум и пять чувств
(Одно — чудное), в прочем я был пуст
И странноват. С ребятами играл
Я лишь во сне, но зависти не знал, —
Вот разве что к прелестным лемнискатам^{29},
Рисуемым велосипедным скатом
По мокрому песку.
Той боли нить,
140: Игрушку Смерти — дернуть, отпустить —
Я чувствовал сильней, пока был мал.
Однажды, лет в одиннадцать, лежал
Я на полу, следя, как огибала
Игрушка^{30} (заводной жестяный малый
С тележкой) стул, вихляя на бегу.
Вдруг солнце взорвалось в моем мозгу!
И сразу ночь в роскошном тьмы убранстве
Спустилась, разметав меня в пространстве
И времени, — нога средь вечных льдов^{31},
150: Ладонь под галькой зыбких берегов,
В Афинах ухо, глаз — где плещет Нил,
В пещерах кровь и мозг среди светил.
Унылые толчки в триасе, тени
И пятна света в верхнем плейстоцене,
Внизу палеолит, он дышит льдом,
Грядущее — в отростке локтевом.
Так до весны нырял я по утрам
В мгновенное беспамятство. А там —
Все кончилось, и память стала таять.
160: Я старше стал. Я научился плавать.
Но словно отрок, чей язык однажды^{32}
Несытой девки удоволил жажду,
Я был растлен, напуган и заклят.
Хоть доктор Кольт твердил: года целят,
Как он сказал, от "хвори возрастной",
Заклятье длится, стыд всегда со мной.

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

Был час^{33} в безумной юности моей,
Когда я думал: каждый из людей
Загробной жизни^{34} таинству причастен,
170: Лишь я один — в неведенье злосчастном:
Великий заговор^{35} людей и книг^{36}
Скрыл истину, чтоб я в нее не вник.

Был день сомнений в разуме людском:
Как можно жить, не зная впрок о том,
Какая смерть, и мрак, и рок какой
Сознанье ждут за гробовой доской?

В конце ж была мучительная ночь,
Когда постановил я превозмочь
Той мерзкой бездны тьму, сему занятью
180: Пустую жизнь отдавши без изъятья.
Мне нынче^{37} шестьдесят один. По саду
Порхает свиристель, поет цикада^{38}.

В моей ладони ножнички, они —
Звезды и солнца яркие огни,
Блестящий синтез. Стоя у окна
Я подрезаю ногти, и видна
Невнятная похожесть: перст большой —
Сын бакалейщика; за ним второй —
Староувер Блю^{39}, наш здешний астроном,
190: Вот тощий пастор (я с ним был знаком),
Четвертый, стройный, — дней былых зазноба,
При ней малец-мизинчик крутолобый;
И я снимаю стружку, скорчив рожу,
С того, что Мод звала "ненужной кожей".