– Наверняка они перебросились парой фраз, воз можно, Элкомба оскорбили или обвинили в чем-то, и оба все еще стояли слишком близко друг к другу. Тот, другой, мог наброситься на лорда, застав его врасплох, и толкнуть на солнечные часы. А может, он даже не толкал. Просто отступил и поспешно скрылся. При таком раскладе не потребовалось бы никаких особенных усилий или борьбы, чтобы убить Элкомба. Это было проще простого. Поэтому я и предположил, что убийцей могла оказаться и женщина.
Но прежде чем я это произнес, я понял, что не в состоянии представить, чтобы кто-нибудь мог смутить или застать врасплох Элкомба, тем более особа женского пола.
Адам Филдинг раздумывал, поглаживая бородку.
– То есть если мы собираемся найти настоящего убийцу и снять обвинения с молодого человека, то, следуя вашим догадкам, мы должны присмотреться к кругу приближенных Элкомба или тех, кому бы он по крайней мере позволил подойти на близкое расстояние.
– Да, мне так кажется, – сказал я, начав уже сомневаться, что правильно сделал, выдвинув свою версию.
– Тем не менее то, что вы видели ночью, не может быть связано со смертью Элкомба. Вы рассказали о засаде, о том, что одна фигура подкрадывалась к другой. Но это совершенно не походит на то, что вы описали только что касательно убийства лорда.
– Я не знаю точно как, но полагаю, все это связано.
– Что заставляет вас так думать?
– Моя интуиция.
– Что ж, вещь, порой заслуживающая доверия не больше остальных.
– Сэр, у меня есть вопрос. Смерть Робина, ну, лесного жителя… Не может ли она быть как-либо связана с тем, что случилось с Элкомбом?
Филдинг ответил сдержанно:
– Разумеется. Все это связано.
– Вы нравитесь моему отцу, – сказала Кэйт. – Он хорошо о вас отзывается.
– Правда?
– О ваших остром чутье и воображении. Он говорит, последнее у вас особенно развито.
Что это было? Неужели комплимент? Или мне тонко намекнули, что я законченный фантазер?
Вновь я и Кэйт прогуливались вдоль озера рядом с домом. Вели мы себя до крайности благопристойно и чинно, спешу заметить. Заметить с сожалением. Никаких открытых деталей туалета. Кэйт держит меня под руку…
Мы обошли пруд кругом и, выбрав тенистое местечко на склоне холма, уселись на траву, наслаждаясь открывающимся видом на восточный фасад особняка. Вход в него был окаймлен черным полотном. Несмотря на этот символ траура, в который был погружен дом, солнце светило так же ярко, как в тот момент, когда наша труппа оказалась на территории поместья.
– Что-то не похоже на вас, Николас. Ни фантазий, ни поэзии…
Я отметил это «Николас», как и то, что Кэйт проявила заботу обо мне и сообщила, что думает на мой счет судья Филдинг. Не скрою, мне было очень приятно, что Кэйт обратилась ко мне по имени, однако я ничего не мог с собой поделать: мне казалось, что тут есть какой-то подвох. Воздух здесь был буквально пропитан подозрительностью – что неудивительно там, где произошло убийство. Поэтому радостно колотившееся в присутствии Кэйт сердце слегка унялось, в основном вследствие последних мрачных и совсем неромантичных дней. И все же ладони мои взмокли и во рту пересохло.
– Боюсь, я не взял с собой сегодня Ричарда Милфорда. Он остался под подушкой.
– Где, я уверена, сладко посапывает. Но может быть, вы порадуете меня импровизацией?
– Я не поэт, Кэйт, совсем не поэт…
– Несмотря на богатое воображение?
– Мне требуется вдохновение.
Я надеялся, что девушка не станет настаивать на проверке моих (несуществующих) поэтических способностей, однако не хотел оставлять без ответа ее подтрунивания.
– И что же может вас вдохновить?
– О, ну как… обычные вещи… мимолетность красоты… изгиб бровей… весенний ветерок… угасание природы осенью… уста возлюбленной…
– Так вы влюблены?
Я запнулся, чуть не сказав, что она и есть моя возлюбленная, но вместо этого заявил:
– Однажды вы сказали относительно строк моего друга Мил форда: «Не думаю, что он вообще вдохновлялся какой-нибудь женщиной». Вот вам мой ответ.
– По-моему, мы всё уже знаем о весенних цветах и об осенних листьях. Разве нет? – поменяла она тему разговора, устремляя взгляд вдаль, поверх озера. – Если бы я жила в городе, я бы о нем писала… если уж говорить о поэзии. О его видах и запахах… О его величии и влиянии на людей…
– Но вы говорили, что у вас тетя живет в Лондоне. Так что вы должны быть с ним знакомы не понаслышке.
– Только в качестве гостя.
– Я тоже гость, задержавшийся там на два года, ко и всего.
Странно, что я, по сути, решил признаться в своем провинциальном происхождении, желая произвести впечатление на даму. Обычно я предпочитаю выдавать себя за потомственного лондонца. Наверное, я понял, что достучаться до сердца Кэйт можно, лишь оставаясь честным и открытым.
– Да, я помню, вы приехали откуда-то из здешних мест. Ваши родители жили в деревне.
– Мой отец был священником в графстве Сомерсет. Он и моя мать погибли.
– Я тоже рано лишилась матери, но я немного ее помню, – отозвалась Кэйт. – Отец часто рассказывает о ней. Говорит, я на нее похожа.
– Думаю, она была… красивой женщиной.
Клянусь, запнулся я не для пущего эффекта.