Бледный луч

Отношения Чарли и Габриэлы не поддавались анализу молодым разумом. Эмма видела в наступлении старости конец всему, что так волнует юнца в период цветения его кожи и глаз. И главным образом приписывала зрелому возрасту лишение всякой сентиментальности. Неужели люди способны любить на границе сорока шести лет? Эмма смотрела на Габриэлу с недоумением, и последняя не представляла, какое смятение вносит в огненную душу невестки. Выслушивая сердечные изыски признаний, Эмма совокупила их в возмутительное предположение, что Чарли женился на Габриэле не по любви, а ради святого обязательства перед Богом и государством; число мужчин на земле значительно меньше женщин, и лишать семейного счастья хотя бы одну из печальной статистики было бы эгоизмом. По словам Габриэлы виделись они с Чарли на Рождество и именины, чем вполне довольствовался мистер О'Брайн. Он присылал ей раз в месяц письмо сердечного врача, твердившего, как важно сохранить здоровье в прилежном состоянии и не грешить с чревоугодием. Наблюдая, как эта тощая женщина без морщин и красотой греческой богини, не сумела выплеснуть огромную любовь, становилось интересно, каким чудом врач уберег себя от чар французской belle femme. Эмме показалось, что душа у Габриэлы не менее красива, чем лицо, а мудрость её не идёт ни в какое сравнение. Хотя Габриэла скромно призналась в другом своём качестве: несклонности к нравоучениям, и наглядности ради привела Эмме пример.

– Миссис Лоусен, наша соседка, на прошлой неделе спросила меня, что ей делать с миссис Найт, которая гнетется ссорой с кузиной и пришла к миссис Лоусен за советом, как разрешить междоусобицу. Я ей сразу сказала: "Люси, никогда не давай советов!". А потом разъяснила, что лучше бы миссис Найт прийти к кузине без предупреждения. Это склонит кузину к диалогу, которого у них давно не было, а диалог уже сгладит конфликт. Ей-богу, какая же глупая, эта миссис Лоусен! Она меня не послушалась не давать советов и продиктовала миссис Найт всё, что я сказала той накануне. В итоге кузина отказалась принять миссис Найт, и бедняга полчаса провела под закрытой дверью. Я тебе как на духу говорю, Эмма, никогда никому не читай морали и не раскидывайся советами!

Эмма восхищалась мудрой женщиной, а Габриэла ещё несколько раз повторила своё напутствие после того, как сказала, что девушке следует сменить прическу.

– В моде нынче короткие стрижки, и, по-моему, чёлка тебе не к лицу. Слишком ты юная становишься, и цвет волос хорошо бы зачернить. Я миссис Найт однажды сказала, что у неё много седины в бровях. Так она пришла домой и выдернула каждый белый волосок. Теперь у неё в бровях – большие прогалки, а я виновата во всех смертных грехах! Никогда не давай советов, милочка!

С полной серьезностью Эмма впитывала мудрость Габриэлы и радовалась, что ей так повезло со свекровью. Они здорово ладили, и Фрэнк довольствовался их сближением. От этого весеннее чувство Эммы росло не только к супругу, но и к самой себе за достижение маленьких побед.

6

Весна подкралась в город французской размеренности. Ля-Морель распустился зеленью лугов огражденных парков в центре и лавандовыми полями на юге, вблизи лесов Нижнего Далласа. Морские просторы, тянущиеся на юго-западе маленького уютного городка, буйством нетерпеливых волн настигали укрепленный берег. В порту прибывали новые пароходы, рейсовые лайнеры: белые, с красной полоской на бортах, недовольно гудящие чёрной трубой. Чайки беспокойно кружили над водами, несущими пену подальше от себя. Воздух благоухал приходящими ароматами свежести и соленой влаги. Город волнующе суетился. Изнеженные женщины подвязывали пояски на плащах, хвастая шляпками на любой манер и вкус, от Шанель или магазина готовых головных уборов; они мелькали, как подвижная витрина модного дома, не давая забыть, что Париж на один шаг впереди планеты, а Ля-Морель – в самом близком его окружении.

Весна ускорила выздоровление Габриэлы. Она взялась преодолевать комнату, опираясь на трость, что позволяло делать многое, чего раньше не могла без невестки. У Эммы появилась уйма свободного времени, и Фрэнк в последние дни приходил к шести.

Оставив миссис О'Брайн на попечение проверенного Дональда и горничных, они отправлялись в театр на премьеры, довольствуясь местами в партере, или брели на симфонический концерт, который Эмма вытерпливала лишь осознанием, как счастлив Фрэнк. Жертвенность окутывала её чувства кружевными узорами и придавала им высокого смысла.

Фрэнк пребывал в полном душевном восторге. Музыка возбуждала в нём жизнь, и он вёл неугомонные беседы с женой, как оратор, историк и литературовед. Долгие растянутые эпопеи утомляли Эмму, но собственная пылкая чувственность придавала ей мужества. В те минуты она рассматривала Фрэнка, как фотографию забавного, открытого человека, где его сведущесть лишь золотая рама, приятно облегающая фотокадр. Как только музыкальное одушевление Фрэнка заканчивалось, и они шли вблизи портовой набережной, где под тенистыми буками шумели три фонтана в ряд, роли их менялись.