Бледный огонь

Фрост является автором одного из величайших коротких стихотворений на английском языке, стихотворения, которое каждый американский мальчик знает наизусть, – о зимнем лесе, унылых сумерках и упряжных колокольчиках, кротко увещевательных в тусклом темнеющем воздухе, и этот дивный, берущий за душу конец – две заключительные строки, состоящие из одинаковых слогов, но из которых одна – личная и конкретная, а другая – метафизическая и космическая. Я не решаюсь цитировать по памяти, чтоб не переместить хотя бы одно драгоценное маленькое слово.

При всем своем блестящем даровании Джон Шейд никогда не мог заставить так осесть свои снежинки.

строки 430–431: Мартовской ночи, где издалека фары

Заметьте, как изящно в этом месте тема телевидения сливается с темой девушки (см. строку 445, «вновь фары <сквозь туман>.»).

строки 433–434: К… морю, которое мы посетили в тридцать третьем году

В 1933 году принцу Карлу было восемнадцать лет, а Дизе, герцогине Больстонской, – пять. Упоминается Ницца (см. также строку 240), где Шейды провели первую часть того года, но тут опять, как и в отношении столь многих других захватывающих сторон прошлого моего друга, я не располагаю подробностями (а кто виноват, дорогая С. Ш.?) и не могу сказать, дошли ли они или нет, гуляя по берегу, до Турецкого мыса и увидели ли мимоходом с окаймленной олеандрами улочки, обычно открытой туристам, виллу в итальянском стиле, построенную дедом королевы Дизы в 1908 году и названную тогда Villa Paradiso или, по-земблянски, Villa Paradisa, но впоследствии в честь его любимой внучки потерявшую первую половину названия. Там она проводила летние месяцы первые пятнадцать лет своей жизни и туда же вернулась в 1953 году «по состоянию здоровья» (как было внушено народу), а на самом деле – королевой-изгнанницей; и там она живет и поныне.

Когда разразилась земблянская революция (1 мая 1958 года), она написала королю безумное письмо на ученическом английском языке, убеждая его приехать и оставаться у нее, пока положение не разъяснится. Письмо было перехвачено Онхавской полицией, переведено на земблянский язык индусским членом экстремистской партии, а затем прочитано вслух царственному узнику в нарочито ироническом тоне комедийным комендантом Дворца. Письмо содержало лишь одну – слава Богу, лишь одну – сентиментальную фразу: «Я хочу, чтобы ты знал: как бы ты ни оскорблял меня, ты не можешь оскорбить мою любовь», и эта фраза (если перевести ее обратно с земблянского) выходила так: «Я хочу тебя и люблю, когда ты сечешь меня». Он прервал коменданта, назвав его скоморохом и мошенником и разругав всех присутствующих столь ужасно, что экстремистам пришлось решать на месте, расстрелять ли его немедленно или отдать ему оригинал письма.

В конце концов ему удалось сообщить ей, что он заключен во Дворце. Доблестная Диза поспешно покинула Ривьеру и предприняла романтическую, но, к счастью, неудавшуюся попытку вернуться в Земблю. Если бы ей позволили высадиться, она была бы тотчас арестована, что отразилось бы и на побеге короля, удвоив его трудность. Письмо от карлистов, содержавшее эти простые соображения, остановило ее в Стокгольме, и она полетела назад к своему насесту в отчаянии и ярости (главным образом, я думаю, потому, что сообщение это было передано ей через ее двоюродного брата, добрейшего Кюрди Буфа, которого она ненавидела). Прошло несколько недель, и вскоре она пришла в состояние еще худшего волнения из-за слухов, что ее муж может быть приговорен к смерти. Она снова покинула Турецкий мыс. Она поехала в Брюссель и наняла самолет для полета на север, когда пришло новое сообщение, на этот раз от Одона, о том, что король и он покинули Земблю и что ей следует спокойно вернуться на виллу «Диза» и там ждать дальнейших известий. Осенью того же года ей было сообщено Лэвендером, что к ней приедет человек, представитель ее мужа, чтобы обсудить некоторые деловые вопросы, касающиеся имущества, которым она и ее муж совместно владели за границей. Сидя на террасе под джакарандой, она как раз писала Лэвендеру безутешное письмо, когда высокий, остриженный, бородатый господин с букетом орхидей Disa uniflora, издали наблюдавший за ней, вошел к ней сквозь гирлянды теней. Она подняла глаза – и, конечно, никакие темные очки и никакой грим не могли ни на мгновение ее обмануть.