Бледный огонь

Я выбираю эти образы наобум. Существуют пуристы, утверждающие, что джентльмен должен пользоваться парой пистолетов, по одному на каждый висок, или голым кинжалом – botkin’ом[156] – заметьте правильное написание, – дамам же следует проглотить смертельную дозу или утонуть вместе с неуклюжей Офелией. Более скромные смертные отдавали предпочтение разным формам удушения, а второстепенные поэты пробовали такие изысканные пути освобождения, как вскрытие вен в четырехногой ванне продуваемого сквозняками пансиона, неопрятное и без абсолютной уверенности в исходе. Из сравнительно немногих известных человеку способов освобождения от тела наилучший – это падать, падать, падать, но при этом следует очень тщательно выбрать подоконник или скалу, чтобы не ушибить себя или другого. Прыгать с высокого моста не рекомендуется, даже если вы не умеете плавать, ибо ветер и вода изобилуют причудливыми возможностями, а трагедии не следует завершиться рекордом ныряния или повышением полицейского по службе. Если вы снимете келью в светящейся вафле, комнату № 1915 или 1959 в высоком отеле в деловом центре, с челом в звездной пыли, и поднимете оконную раму, и осторожно – не упадете, не спрыгнете, а выкатитесь – как требуется для воздушного удобства, – все же существует возможность спровадить в ваш индивидуальный ад мирного гражданина, прогуливающего ночью собаку; в этом отношении задняя комната может быть безопаснее, в особенности если она расположена высоко над крышей упрямого нормального старого дома, где можно надеяться, что случайная кошка успеет соскочить с дороги. Другой излюбленный пункт отбытия – это горная вершина с отвесным обрывом метров этак в 500, но ее нужно найти, ибо удивительно, как легко просчитаться в угле отклонения, так что какой-нибудь скрытый выступ, какой-нибудь дурацкий утес возьмет и ринется, чтобы поймать и заставить вас отскочить в кустарник – искалеченного неудачника, зря оставшегося в живых. Идеал – это падение с самолета – мускулы без напряжения, пилот озадачен, упакованный парашют откинут прочь, отвергнут, отнесен пожатием плеч – прощай, shootka (парашютик)! Вы летите вниз, но все время чувствуете себя подвешенным и поддержанным, пока кувыркаетесь в замедленном темпе, как сонный голубь-вертун, раскидываетесь на спине, на воздушной перине, или лениво поворачиваетесь, чтобы обнять подушку, наслаждаясь до последнего мгновения мягкой, глубокой, подбитой смертью, жизнью с зеленой доской качелей земли (то вверху, то внизу); и потом сладострастное распятие, пока вы растягиваетесь в нарастающей быстроте, в близящемся всхлесте, а там – растворение вашего любимого тела в лоне Господнем. Будь я поэтом, я бы непременно сочинил оду о сладостном позыве закрыть глаза и полностью предаться совершенной безопасности желанной смерти. В экстазе предощущаешь огромность Божественного Объятия, принимающего твой освобожденный дух; теплую ванну физического расплыва; космическое неведомое, поглощающее то крохотное неведомое, которое было единственной подлинной частью твоей временной индивидуальности. Когда душа боготворит Того, Кто указывал ей путь через смертную жизнь, когда она различает Его знак на каждом повороте тропы, нанесенный краской на валуне или зарубкой на еловом стволе, когда каждая страница в книге твоей личной судьбы отмечена Его водяным знаком, как можно сомневаться, что Он также охранит тебя и в вечности?

Так что же может удержать нас от совершения перехода? Что может помочь нам противиться нестерпимому искушению? Что может помешать уступить жгучему желанию слиться с Богом?

Нам, барахтающимся в повседневной грязи, пожалуй, может быть прощен единый грех, кладущий конец всем грехам.

строка 501: L’if

Тис по-французски. Любопытно, что земблянское слово для плакучей ивы тоже «if» (а тис – tas).

строка 502: «Грандиозная патата»

Отвратительный каламбур, намеренно помещенный здесь в виде эпиграфа, чтобы подчеркнуть отсутствие уважения к смерти. Я помню еще со школьной скамьи soi-disant[157] «последние слова» Рабле, среди других занимательных вещей в каком-то французском учебнике: «Je m’en vais chercher le grand peut-être»

[158].

строка 502: IPH

Вкус и закон о диффамации мешают мне открыть настоящее название почтенного института высшей философии, над которым наш поэт изрядно, и изобретательно, издевается в этой Песни. Его конечные инициалы HP студенты превратили в сокращение Hi-Phi[159]

, и Шейд ловко пародирует его своей комбинацией «IPH». Он живописнейше расположен в одном юго-западном штате, который должен здесь остаться анонимным.

Я должен также отметить, что я решительно осуждаю то легкомыслие, с которым наш поэт говорит в этой Песни о некоторых сторонах духовного упования, которое одна только религия может утолить (см. также примечание к строке 549).

строка 549: Презирая <всех> богов, со включением большого «Б»