Бледный огонь

Со времени ее окончательного отъезда из Зембли он посетил ее два раза, последний раз два года назад, и за это время ее бледная темноволосая красота приобрела новое меланхолическое сияние зрелости. В Зембле, где большинство женщин веснушчатые блондинки, у нас есть поговорка «belwif ivurkumpf wid snew ebanumf»

— «красивая женщина должна быть как роза ветров из слоновой кости с четырьмя частями из эбена». По этой-то четкой схеме природа и создала Дизу. Было и еще кое-что, понятое мною только после того, как я прочел или вернее, перечел «Бледный огонь», когда рассеялся перед моими глазами горячий, горький туман разочарования. Я говорю о строчках 261–267

, в которых Шейд описывает свою жену. В то время, когда писался этот поэтический портрет, модель была в два раза старше королевы Дизы. Я хочу избежать вульгарности, касаясь этих деликатных предметов. Но остается тот факт, что шестидесятилетний Шейд придает здесь хорошо сохранившейся сверстнице тот эфирный и вечный облик, который она сохранила, или должна была сохранить, в его добром, благородном сердце. Любопытно тут то, что Диза в тридцать лет, когда я видел ее в последний раз в сентябре 1958 года, странным образом походила — конечно, не на ту г-жу Шейд, которую я знал, а на идеализированный и стилизованный портрет, написанный поэтом в этих строках «Бледного огня». В действительности он был идеализирован и стилизован, лишь поскольку относился к старшей из двух женщин; в отношении королевы Дизы, какой она была в этот день на голубой террасе, он представлял собой прямое, неретушированное подобие. Верю, что читатель оценит странность этого, ибо если он не оценит ее, то нет смысла в писании стихов, или примечаний к стихам, или вообще чего бы то ни было.

Она казалась также спокойнее, чем раньше; ее самообладание возросло. При предыдущих встречах и в продолжение всей их супружеской жизни в Зембле у нее бывали ужасные вспышки темперамента. Когда в первые годы их брака он думал справиться с этими вспышками и взрывами, пытаясь заставить ее взглянуть рационально на свою беду, он находил их очень раздражительными, но постепенно научился извлекать из них выгоду и приветствовал их, потому что они доставляли ему предлог избавляться от ее присутствия на все более длительные промежутки времени, не прося ее вернуться после того, как захлопывалась серия все более отдаленных дверей, или же сам удаляясь из дворца в какой-нибудь потаенный деревенский уголок.

В начале их бедственного брака он упорно, но тщетно пытался овладеть ею. Он сообщил ей, что никогда не был в любовной связи (что было совершенной правдой, поскольку для нее подразумеваемый объект мог иметь только одно значение), после чего он был принужден мириться с комическим положением, в котором ее покорная чистота непроизвольно повторяла приемы куртизанки со слишком молодым или слишком старым клиентом; он что-то сказал в этом смысле (главным образом, чтобы облегчить пытку), и она устроила чудовищную сцену. Он начинял себя приворотными зельями, но передние черты ее несчастного пола фатально его отталкивали. Однажды ночью, когда он попробовал тигровый чай и надежда вознеслась высоко, он совершил промах, попросив ее согласиться на один прием, а она совершила промах, объявив его противоестественным и отвратительным. Наконец он сказал ей, что его вывел из строя старый несчастный случай при верховой езде, но что морская поездка с товарищами и обильные морские купанья, наверное, восстановят его силы.

Незадолго до того она потеряла обоих родителей, и у нее не было надежного друга, к которому она могла бы обратиться за объяснением и советом, когда до нее дошли неизбежные слухи, — гордость не позволила ей обсуждать их со своими фрейлинами, но она прочла кое-какие книги, узнала все, относящееся к нашим мужественным земблянским обычаям, и стала скрывать свое наивное горе под великолепной маской саркастической искушенности. Он поздравил ее с занятием такой позиции и торжественно поклялся, что отказался, или по крайней мере откажется, от привычек своей молодости, но всюду на его пути стояли навытяжку мощные соблазны. Он поддавался им время от времени, потом через день, потом по нескольку раз в день — в особенности во время здоровенного режима Харфара, барона Шальксбора, феноменально наделенного, брутального молодца (чья фамилия — «ферма плута» — происходит, вероятнее всего, от «Шекспира»), Кюрди Буф (Curdy Buff) — как прозвали Харфара его поклонники — располагал огромным штатом акробатов и наездников без седла, и ситуация перешла все допустимые границы, так что Диза, неожиданно вернувшись из поездки в Швецию, застала дворец превращенным в цирк. Он опять обещал, опять пал и, несмотря на крайнюю осторожность, был опять изобличен. В конце концов она удалилась на Ривьеру, предоставив ему забавляться с кучей сладкоголосых протеже в итонских воротничках, — привезенных из Англии.