Бледный огонь

Сердечный припадок Джона Шейда (17 октября 1958 года) почти точно совпал с прибытием переодетого короля в Америку, куда он спустился на парашюте с наемного самолета, управляемого полковником Монтакютом, в поле сенно-лихорадочных, буйно цветущих сорных трав близ Балтиморы, иволга которой вовсе не иволга. Все было в точности рассчитано, и он еще боролся с непривычным французским приспособлением, когда «роллс-ройс» из поместья Сильвии О'Доннель свернул с дороги к его зеленым шелкам и приблизился по mowntrop с неодобрительным подпрыгиванием толстых колес и медленным скольжением блестящего корпуса. Я бы охотно объяснил всю эту историю парашютного спуска, но (поскольку он является скорее простой сентиментальной традицией, чем полезным способом передвижения) в этом нет строгой необходимости в настоящих комментариях к «Бледному огню». Пока Кингсли, шофер-англичанин, старый и абсолютно преданный слуга, изо всех сил старался втиснуть громоздкий и плохо сложенный парашют в багажник, я присел передохнуть на трость-табурет (которую он мне подал), потягивая великолепное шотландское виски с водой, взятое из автомобильного бара, и поглядывая (среди оваций сверчков и того вихря желтых и каштановых бабочек, которым так обрадовался Шатобриан, когда он прибыл в Америку) на статью в «Нью-Йорк таймс», в котором Сильвия энергично и неряшливо отметила красным карандашом сообщение из Нью-Уая о том, что «знаменитый поэт» помещен в госпиталь. Я было радовался встрече с моим любимым американским поэтом, но теперь был уверен, что ему предстояло умереть задолго до начала весеннего семестра; разочарование, однако, свелось к мысленному пожатию плечами в знак сожаления, с которым я уже примирился, и, отбросив газету, я осмотрелся вокруг с чувством восхищения и физического благополучия, несмотря на то что мой нос был заложен. За полем огромные, поросшие зеленой травой ступени восходили к многоцветным рощицам; над ними можно было увидеть белое чело усадьбы; облака таяли в синеве. Внезапно я чихнул, и чихнул еще раз. Кингсли предложил мне выпить еще, но я отказался и демократично уселся с ним рядом на переднем сиденье. Моя хозяйка была в постели, страдала от последствий особой прививки, сделанной перед поездкой в особое место в Африке. В ответ на мой вопрос «ну, как поживаете?» она пробормотала, что в Андах было просто чудесно, а затем несколько менее томным голосом стала расспрашивать о небезызвестной актрисе, с которой ее сын, как говорили, жил во грехе. Одон, сказал я, обещал мне, что не женится на ней. Она спросила, хорошо ли мне летелось, и звякнула бронзовым колокольчиком. Добрая старая Сильвия! У нее была общая с Флёр де Файлер рассеянная манера, томность осанки отчасти натуральная, отчасти наигранная, служившая удобным алиби, когда она бывала пьяна, и каким-то образом ей удавалось сочетать эту расслабленность с болтливостью, что напоминало медленного чревовещателя, которого перебивает говорливая кукла. Неменяющаяся Сильвия! В течение трех десятилетий, что я видал ее время от времени, то в одном дворце, то в другом, все те же плоские, каштановые стриженые волосы, те же детские бледно-голубые глаза, рассеянная улыбка, элегантные длинные ноги, гибкие нерешительные движения.

«Une jeune beaut'e», как выразился бы милейший Марсель, явился с фруктами и напитками на подносе — нельзя было не вспомнить также и другого автора Жида Ясноумного, который в своих африканских записках так тепло хвалит атласную кожу чернокожих бесенят.

«Вы чуть не лишились случая познакомиться с нашим ярчайшим светилом, — сказала Сильвия, которая была главной попечительницей Вордсмитского университета (и фактически единолично устроила мне забавное назначение на преподавательский пост). — Я только что звонила в колледж — да, возьмите эту скамеечку, — ему гораздо лучше. Попробуйте этот плод масканы, я достала его специально для вас, а мальчик строго мужского пола, и, вообще, Вашему Величеству с этих пор придется быть значительно осторожнее. Я уверена, что вам там понравится, хотя желала бы понять, почему кому-либо может так хотеться преподавать земблянский. Я считаю, что Дизе тоже следует приехать. Я сняла для вас дом, который там считается самым лучшим и находится рядом с домом Шейдов».