Бледный преступник

- Комиссар! - окликнул меня Корш. Он протянул руку. Я пожал ее. Затем пожал руку Беккеру и отправился за своим арестованным.

* * *

Клиника Киндермана выглядела такой же чистой и ухоженной, как и тогда, когда я впервые побывал здесь в конце августа. Только сейчас стояла полная тишина: ни грачей на деревьях, ни лодки на озере. Лишь шум ветра и опавшие листья, которые стремительно неслись по тропинке, словно саранча.

Я подтолкнул Ланге к входной двери.

- Мне стыдно входить сюда в наручниках, как будто я настоящий преступник. Меня здесь хорошо знают, - сказал он.

- А вы и есть самый настоящий преступник. Хотите, чтобы я обвязал вам голову полотенцем? - Я еще раз подтолкнул его. - Послушайте, только по своей доброте я не заставляю вас входить сюда вообще без штанов.

- А как насчет моих гражданских прав?

- Ах ты, черт возьми! Вы что, забыли, где живете последние пять лет? Это нацистская Германия, а не древние Афины. А теперь заткните свой поганый рот.

В коридоре нас встретила медсестра. Она хотела было поздороваться с Ланге, но увидела наручники. Я помахал своим удостоверением перед ее испуганным лицом.

- Полиция. У меня ордер на обыск кабинета Киндермана. - Это соответствовало правде. Я сам его себе выписал. Но медсестра была явно из той же компании, что и Ланге.

- Туда нельзя входить, - всполошилась она. - Я должна...

- Мадам, несколько недель назад германским войскам хватило такой же маленькой свастики, как у меня на удостоверении, чтобы войти в Судеты. Так что будьте уверены, она позволит мне залезть к вашему доброму доктору в трусы, если я этого захочу.

Я пихнул Ланге вперед.

- Давайте, Рейнхард, показывайте дорогу.

Кабинет Киндермана находился в задней части клиники. По сравнению с городской квартирой это было небольшое помещение, но для приемной доктора более чем достаточное. Там стояла длинная низкая кушетка, письменный стол из орехового дерева; несколько картин в современном стиле, на которых, похоже, были изображены обезьяньи мозги, а также книги в дорогих кожаных переплетах, чем, наверное, и объяснялся недостаток кожи в стране.

- Сядьте так, чтобы я видел вас, Рейнхард, - приказал я ему. - И не делайте резких движений. Я легко пугаюсь и, чтобы скрыть смущение, прихожу в бешенство. Как эти докторишки называют такое поведение?

Около окна стоял большой шкаф с выдвижными ящиками. Я открыл его и начал просматривать папки с бумагами.

- Компенсаторное поведение, - припомнил я. Два слова, но, по-моему, хорошо отражают суть. - И кого только не лечил ваш друг Киндерман! В этом шкафу имен не меньше, чем в списке гостей на большом приеме в рейхсканцелярии. Постойте-ка, а это, похоже, ваши бумаги. - Я вытащил папку и бросил ему на колени. - Не хотите посмотреть, что там про вас написано, Рейнхард? Возможно, это объяснит, как вы попали в одну компанию с этими ублюдками.

Он уставился на папку с бумагами.

- Все очень просто, - тихо сказал он. - Как я уже объяснял, я заинтересовался психологией, когда подружился с доктором Киндерманом. - Он вызывающе посмотрел на меня.

- Я расскажу вам, как вы вляпались, - усмехнулся я. - Вам было скучно. С вашими деньгами вы просто не знали, чем заняться. Так всегда бывает с такими, как вы, кто родился богатым. Вы никогда не знали цену деньгам. А они знали, Рейнхард, и они сделали из вас дурачка.

- Глупости, Понтер. Вы несете чепуху.

- Ну да? Тогда почитайте то, что там, в папке. И все узнаете.

- Пациент не должен видеть свою историю болезни. Даже открывать эту папку неэтично по отношению к доктору.

- Мне кажется, вы повидали гораздо больше, чем записки вашего доктора, Рейнхард. А Киндерман свою этику перенял у святой инквизиции.

Я повернулся к шкафу и продолжал молча листать бумаги, пока не натолкнулся еще на одно знакомое имя. На имя той женщины, которую я безуспешно искал два месяца. Женщины, которая когда-то была мне дорога. Наверное, я даже был влюблен в нее. Да, и такое иногда случается в моей работе. Человек исчезает без следа. Мир продолжает жить своей жизнью, а ты вдруг узнаешь нечто, что в свое время помогло бы раскрыть тайну. Кроме обычного раздражения, которое появляется, когда узнаешь, как далеко от цели ты был, приходится еще учиться жить с этим. Моя работа не очень-то подходит для тех, кто предпочитает оставаться чистеньким. У частного детектива в руках больше оборванных нитей, чем у ткача. И все-таки, как и любой другой человек, я испытываю удовлетворение, если мне удается связать оборванные концы. Однако то, что я встретил имя женщины, о которой говорил мне Артур Небе однажды ночью несколько недель назад среди руин Рейхстага, означало для меня нечто большее, чем просто удовлетворение от того, что решение этой загадки все-таки нашлось, хотя и слишком поздно. Иногда находка бывает подобна откровению.

- Сволочь, - сказал Ланге, перелистывая страницы своей истории болезни.

- Я как раз подумал то же самое.

- "Невротическое женоподобие", - процитировал он. - У меня. Да как он мог подумать такое обо мне?

Я выдвинул другой ящик, вполуха слушая, о чем он говорит.

- А вы сказали, что он ваш друг.