Бледный серпик луны над горами

Марсель разглядывал свои руки. Кожа на ладонях была совсем светлой, почти как у европейца. Какой абсурд эти даты. Даты, за которыми ничего нет. То, что день его рождения не 12 июня, он понимал, еще когда воспитывался при миссии. Попал туда, когда ему было не то восемь, не то девять лет (даже в этом нельзя верить бумагам) и хорошо помнил, что было до - в особенности свое пробуждение утром в день Испытания, ужас при осознании того, что он остался один. Возвращение взрослых, мутное питье (наверное, наркотическое), которое заставили выпить, - потом была миссия, школа, брат Ксавье. Тот всегда говорил, что не следует придавать значения дню рождения, что это языческий обычай. Истинное рождение - это крещение, и здесь в дате сомневаться не приходилось. Однако с возрастом мысли о том, что было до этого (пусть так) второго рождения, терзали его все больше. А с недавних пор он больше не мог ограничиваться одними размышлениями на эту тему. Места, где прошло детство, тянули, как магнит. Он видел их во сне - красноватую землю, пыльные деревья, женщин с отвислыми, как уши спаниеля, грудями. Но вернуться туда наяву было не так-то просто.

В миссии он окончил начальную школу, после чего иезуиты отправили его продолжать образование во Франции. Это время... нельзя сказать, чтобы он не помнил деталей. Но сейчас, из будущего, они казались лишенными глубокого значения. Это время напоминало полузабытый сон, от которого остались только слова, которыми о нем рассказывают - слова запомнились, а память высохла, рассыпалась пылью, разлетелась по ветру. Банальность, конечно, но почему надо бояться банальностей, если в них - правда? Вероятно, ему как-то помогал орден - он не помнил, чтобы во Франции власти создавали ему проблемы. Едва ли у иезуитов имелись на его счет какие-то особые планы - просто он был их питомец, и значит на его долю причитались и защита и помощь. В интернате, где он учился, представлены были многие расы. По предметам он шел одним из первых, был сильнее, ловчее многих.

Гражданство он получил легко - настолько, что в то время ему и в голову не приходило, что для кого-то это может быть трудно. Что-то ему советовали наставники, он заполнял какие-то бумаги. К наукам у него настоящей склонности все же не было, и после окончания лицея он поступил в летное училище. Учился... играючи, не то слово, к учебе он относился серьезно, но как-то по-прежнему не замечая трудностей. Вышел лейтенантом.

Служба также проходила нормально. В первых боевых вылетах участвовал во время косовского кризиса. Потом были другие боевые миссии, один раз даже его машину сбили. Дело было в Африке, но далеко от родных мест, около атлантического берега. Во время банального патрулирования над зоной прекращения огня. Судя по арсеналу повстанцев, заполнявших сектор, над которым он находился, ракета могла быть русского производства. В катапульте, которой был оснащена его машина, по слухам тоже использовалась русская технология. В минуту смертельной опасности он молился - вот где сказалось религиозное воспитание. Это не мешало действовать - например, пытаться выйти из конуса прицеливания ракеты. Но когда неизбежное стало очевидным - он выждал с точностью до доли секунды (чтобы ракета не успела отреагировать на выстреленное кресло) повернул самолет брюхом к ракете и нажал на кнопку катапульты.

Он был ведущим. Его ведомый повел себя храбро, но не слишком умно - ударил ракетами в том направлении, откуда был произведен выстрел, сбросил бомбы на мост, переброшенный через грязно-зеленую реку, обстрелял из пулеметов группу бараков (бараки загорелись). Вызвал помощь и улетел на базу. Большинство действий напарника могло лишь обозлить повстанцев, и без того известных своей изобретательной жестокостью. Спускаясь на парашюте, Марсель наблюдал, как вокруг горящих бараков суетятся людские фигурки. В его сторону стреляли, но для пуль расстояние оказалось слишком велико. Приземлился он на другой стороне реки. В конечном итоге, взрыв моста пошел на пользу, вертолет с базы прилетел раньше, чем до него добрались. (На захваченных в плен повстанцы пуль не тратили.)

Марселя повысили в чине и вернули в метрополию, а вскоре предложили работать испытателем на экспериментальных машинах.

Нельзя сказать, чтобы он сильно страдал от расизма. Во Франции вообще расизма меньше, и направлен он скорее против арабов. К тому же длительное христианское воспитание, вероятно, приучило его спокойно относиться к провокациям, так что все проявления расизма, с которыми ему приходилось сталкиваться, успевали рассосаться прежде, чем он успевал обратить на них внимание.