Блеф

– Я зверь, срывающий покрывала разума, – сказал он. Его рука выпрямилась в ее сторону, грозя схватить. Она отпрянула, но поздно. Будто когти, его ногти впились ей в глаза, вспороли тонкую кожу на лице. Ослепнув, она закричала, запрокинув голову от мучительной боли, извиваясь, не в силах вырваться из пальцев Хартманна, которые рвали кожу и выдавливали ей глаза.

– Здесь нет покрывал. Нет масок. Позволь показать тебе правду, скрытую за ними. Позволь показать тебе, какого цвета джокер, скрывающийся внутри.

Он сжал пальцы сильнее, разрывая и распарывая. Лохмотья плоти летели в стороны из-под его когтей, она почувствовала, как по изуродованному лицу струится горячая кровь. Она стонала, плакала, ее руки тщетно пытались бороться с ним, но он снова и снова рвал ее лицо, отрывая плоть от мышц и мышцы от костей.

– Твое лицо станет нагим, – сказал Хартманн. – И они в ужасе убегут от тебя. Смотри, смотри на то, какого цвета твоя голова внутри. Ты же просто джокер. Грешница, как и все остальные. Я вижу твои мысли, я чувствую их вкус. Ты такая же, как все. Такая же.

Она посмотрела на него сквозь струящуюся кровь. Хотя внешне это все еще был Хартманн, почему-то у него стало лицо юноши. Его голову окружали тысячи ос, злобно жужжа. Но, пребывая в ужасных мучениях, она вдруг почувствовала ласковое прикосновение к плечу. Повернулась и увидела стоящую позади Сару Моргенштерн.

– Прости, – сказала Сара. – Это моя вина. Позволь мне прогнать его.

И на этом видение, ниспосланное Аллахом, закончилось. Она поняла, что лежит на полу, тяжело дыша. Дрожа, покрывшись испариной, она подняла руки к лицу. С изумлением ощутила под пальцами нетронутую кожу и плоть.

Стигмат изумленно глядел на женщину, плачущую, лежащую на плохо оструганном дощатом полу.

– Да ты точно не натуралка чертова, – сказал он, и в его голосе появилось сочувствие. – Ты действительно одна из нас.

Он вздохнул. На его руках снова повисли капли крови. Упали на пол.

– Все равно это моя комната, и я хочу ее обратно, – сказал он, но в его словах уже не было злобы. – Я подожду. Подожду.

И он тихо пошел к двери.

– Одна из нас, – повторил он, покачав покрытой кровью и грязью головой. И вышел.

Пятница, 18.10

– Значит, слухи оказались правдой. Ты вернулся.

Голос прозвучал сзади, из-за переполненного мусорного контейнера. Гимли резко повернулся, оскалившись. Его ноги подняли брызги из покрытой масляной пленкой лужи, остатков дождя, прошедшего днем.

– Кто тут еще, на хрен?

Карлик прижал к боку левую руку, сжатую в кулак, а правая уже повисла у края ветровки, которую он надел, хотя вечер был теплый. Внутри пояс оттягивал пистолет с глушителем калибра.38.

– У тебя две секунды на то, чтобы не остаться просто воспоминанием.

– Ну, все преходяще, как и мы сами, так ведь?

Голос молодой, подумал Гимли. Увидел в свете уличного фонаря фигуру позади мусорного бака.

– Это я, Гимли, – сказал человек. – Кройд. Убери свою чертову ручонку от пушки. Я тебе не коп.

– Кройд? – прищурившись, переспросил Гимли. Слегка расслабился, но все еще стоял, присев всем своим невысоким массивным телом. – На этот раз твой туз был бит, похоже. Никогда тебя таким не видел.

Человек усмехнулся мрачно. Его лицо и руки были белыми, как фарфор, зрачки – тускло-красными, а спутанные каштановые волосы лишь подчеркивали бледность кожи.

– Ага, блин. Приходится на солнце не выходить, но я всегда больше любил ночь. Волосы выкрасил, темные очки ношу, но вот потерял. Хотя на этот раз кое-какая сила все равно есть. И то хлеб.

Гимли ждал. Если этот парень – Кройд, чудесно. Если нет, Гимли не намеревался давать ему шанс что-нибудь выкинуть. Вернувшись в Нью-Йорк, он снова стал вспыльчивым и резким. С Поляковым они встретятся не раньше понедельника, когда Хартманн, по слухам, должен объявить свою цену. Эта долбаная арабская баба, ненавидящая джокеров и через раз несущая всякую религиозную чушь, когда у нее не случаются эти ее «видения», старые друзья из ДСО, с которыми он потерял связь, пока был в Европе и России, война между «Призрачным кулаком» и мафией, демагогия Барнетта… Как уж тут почувствуешь себя в безопасности.

Но продолжать и дальше торчать на складе его тоже достало.

И он решил, что немного прогуляется вечерком, чтобы немного снять напряг.

Хреновая была идея.

Гимли казалось, что враги поджидают его за каждым углом, и он считал, что это единственный шанс остаться в живых и на свободе. И так скверно, что Хартманн послал федералов и местных копать информацию о старой сети ДСО, запугивая всех подряд. А учитывая постоянные разборки между джокерами и натуралами, казалось, что все полицейские Нью-Йорка скопились в Джокертауне. Гимли был слишком узнаваем, чтобы спокойно ходить по улицам, и тут никакие предосторожности не помогут. Вряд ли стоит рассчитывать на то, что Хартманн не порекомендует полицейским застрелить Гимли «за сопротивление при аресте», а не сажать в тюрьму. Не настолько Гимли глуп, чтобы так думать.

Лучше быть поосторожнее. Лучше быть скрытным. Лучше кого-нибудь по ошибке убить, чем попасться.