Блеф

– У нас есть общая цель, как я уже говорил. Но, похоже, более ничего общего. Делайте, что хотите. Для этого я вам не нужен. Я буду пытаться добиться успеха своими способами.

Он кивнул Гимли, Мише, Напильнику и Арахису. Вышел и тихо закрыл за собой дверь.

Гимли почувствовал, что все смотрят на него. Небрежно махнул рукой в сторону двери.

– И черт с ним, – громко сказал он. – Он нам не нужен.

– Тогда я иду к Саре, – сказала Миша. – Она поможет. У тебя нет выбора. Теперь.

Гимли нерешительно кивнул.

– Хорошо, – сказал он и вздохнул, – Арахис возьмет тебе билет на самолет в Вашингтон. А я пойду к Кристалис.

Он прикоснулся рукой ко лбу. Лоб был подозрительно горячим.

– Но сейчас пойду прилягу.

Вторник, 22.50.

Гимли сказал ей, что надо проявить осторожность, убедиться, что за квартирой Сары никто не следит. Миша считала карлика параноиком, но тем не менее выждала несколько секунд, прежде чем перейти улицу, и огляделась. Хотя Саид, ее муж, возглавлявший силы безопасности их секты, вряд ли бы одобрил ее действия.

– Любитель никогда не заметит профессионала, если профессионал сам не захочет, чтобы его заметил, – сказал он как-то раз. Мысли о Саиде принесли с собой горькие воспоминания. Недовольный голос, грубые манеры, чудовищное тело. Она почувствовала облегчение, смешанное с ужасом, когда его сразили у нее на глазах, кости, ломающиеся, как сухие прутья, низкий животный стон, исторгнутый из его изувеченного тела…

Поежившись, Миша пошла через дорогу.

Нажала кнопку домофона у двери, снова поражаясь одержимости американцев бесполезными мерами безопасности. Ведь дверь стеклянная. Она не остановит того, кто действительно захочет прорваться внутрь. Послышался голос, усталый и настороженный.

– Да? Кто там?

– Это Миша, Кахина. Пожалуйста, я должна с тобой поговорить…

Ответом было долгое молчание. Миша уже подумала, что Сара больше не ответит, и вдруг в динамике домофона послышался сухой щелчок.

– Можешь зайти, – сказал голос. – Второй этаж, прямо.

Запищал сигнал дверного замка. На мгновение Миша задумалась, не зная, что делать, но потом толкнула дверь. Вошла в фойе с кондиционером, поднялась по лестнице. Дверь впереди была приоткрыта, и в щели между дверью и косяком она увидела глаз, внимательно следящий за ней. Она подошла, глаз исчез, а потом Миша услышала шорох цепочки. Дверь открылась шире, ровно настолько, чтобы она смогла войти.

– Заходи, – сказала Сара.

Сара стала более худой, чем тогда, когда Миша ее видела, почти тощей. Ее лицо было нездорового цвета, осунувшееся. Под глазами были темные мешки, волосы выглядели так, будто их мыли от случая к случаю, они безжизненными прядями лежали на ее плечах. Закрыв дверь за Мишей, Сара откинулась и привалилась к двери.

– Ты выглядишь по-другому, Кахина, – сказала Сара. – Без чадры, без покрывал, без телохранителей. Но я помню твой голос и твои глаза.

– Обе мы изменились, – тихо сказала Миша и увидела проблеск боли в темных глазах Сары.

– Видимо, да. Жизнь сука, а? – сказала Сара, с усилием оттолкнувшись от двери и потерев глаза.

– Ты написала обо мне после… после того, что случилось в пустыне. Я это читала. Ты меня поняла. У тебя добрая душа, Сара.

– Последнее время я пишу мало, – ответила Сара, выходя в середину гостиной. Горела лишь одна лампа, и Сара погрузилась в полумрак.

– Слушай, что ты не присядешь? Я что-нибудь попить принесу. Что ты хочешь?

– Воды.

Сара пожала плечами. Пошла на кухню и вернулась через десять минут с двумя высокими бокалами. Один дала Мише. Миша почувствовала запах алкоголя из другого. Сара села на диван напротив нее и сделала большой глоток.

– Я никогда в жизни так не боялась, как в тот день, в пустыне, – сказала она. – Думала, твой брат…

Она задумалась и посмотрела на Мишу поверх бокала.

– Я думала, что он полнейший безумец. Понимала, что все мы сейчас умрем. А потом…

Она снова сделала большой глоток.

– Потом я перерезала ему горло, – закончила за нее Миша. Эти слова ранили сейчас, и всякий раз. Они не глядели друг на друга. Миша поставила бокал на столик рядом с диваном. Звон льда о стекло показался ей оглушительным.

– Должно быть, было очень трудно на такое решиться.

– Куда труднее, чем ты думаешь, – ответила Миша. – Нур был и остается пророком Аллаха. Он мой брат. Он человек, последователем которого был мой муж. Я люблю его, во имя Аллаха, во имя моей семьи и во имя моего мужа. Ты не знаешь, что значит быть женщиной в нашем обществе. Не знаешь этой культуры. Не можешь оценить столетий традиции. Я сделала невозможное. Я бы скорее себе руку отрезала, чем позволила бы ей сделать такое.

– Но ты это сделала.

– Я думаю иначе, – тихо сказала Миша. – Но не думаю, что ты в это поверишь.

Она смотрела на Сару против света и видела, по большей части, лишь подсвеченный лампой ореол волос. Смутно различала лишь блеск глаз и жидкости на ее губах, когда Сара снова поднесла к ним бокал.

– Снова видения Кахины? – подшутила Сара, но Миша услышала, что ее голос дрожит.

– Я пришла к тебе в Дамаске лишь потому, что Аллах послал мне видение.

– Я помню.