Блэк. Эрминия. Корсиканские братья

— Ну, месье, тогда это как раз то, что нужно: окна на южную сторону, солнце целый день, три окна выходят на улицу и еще большая удобная комната — и тоже с окном. Туда даже можно поставить кровать — для приятеля или слуги. У месье есть слуга?

— Нет.

— Если месье пожелает, моя жена и я будем у вас убирать.

— Хорошо. Квартира мне подходит, — выйдя за порог, сказал посетитель, в то время как консьерж запирал дверь, — но мне бы хотелось платить за нее шестьсот франков.

— Если месье пожелает оставить свой адрес, я переговорю с домовладельцем и передам вам ответ. Вообще-то, месье видит, что дом очень спокойный. На втором этаже живет пожилая дама, совершенно одинокая, третий — не сдан, на четвертый — еще не вселились, а над мсье проживает только один молодой человек, сверхштатный служащий в министерстве народного образования, месье Альфред, но он вечно бывает у матушки, которая живет в провинции. Мы не терпим в доме ни кошек, ни собак. У месье нет животных?

— Нет.

В следующую минуту они снова очутились возле каморки консьержа. Старик отпер дверь, немного пошарил на комоде, где стояли две вазочки с искусственными цветами, и протянул своему будущему жильцу сомнительного вида перо, не делавшее чести ни тому гусю, из которого его выдернули, ни тому человеку, который его очинял; затем он положил на стол листок писчей бумаги, рядом поставил фарфоровую чернильницу, являвшую собою фигурку императора с налитыми в шляпу чернилами, — и молодой человек написал свой адрес: «Эдуар Дидье, улица…» и так далее.

— Вот и хорошо, — проговорил консьерж, читая адрес. — Завтра я зайду к месье, — добавил он, провожая молодого человека до входной двери. — Мне не нужно говорить месье, что и домовладелец и мы хотим иметь только спокойных жильцов. Молодость есть молодость, мы это прекрасно понимаем, но некоторые молодые люди этим злоупотребляют, принимают… много… гостей, так сказать, они шумят, жильцы жалуются — и вот вам неприятности.

— Я принимаю лишь самых близких друзей, — ответил, удаляясь, молодой человек.

Консьерж расплылся в неестественной улыбке, являющейся привилегией глупцов.

Пройдя совсем немного, Эдуар повстречал приятеля, три или четыре месяца назад отбывшего в путешествие и всего несколько дней как вернувшегося.

Посыпались слова удивления и радости от встречи.

— Так ты откуда? — поинтересовался приятель по имени Эдмон Л…

— Я смотрел квартиру, которую намерен снять.

— Я тоже ищу квартиру. Это далеко?

— Нет.

— Послушай, если не возражаешь, пойдем посмотрим еще раз. Что как ты не решишься, а мне она подойдет, я ее тогда и сниму.

— Сожалею, — отвечал Эдуар, — но шансов на то, что я решусь, много.

— И все же посмотрим.

Консьерж был вынужден показывать квартиру вторично, и Эдмон пришел от нее в восторг.

— Дорогой мой, — сказал он, — вот уже неделя, как я вернулся и ищу квартиру, но такой прелестной мне еще не попадалось. Ты точно собираешься ее снять?

— Ну да.

— Вот несчастье! Нет ли у вас другой такой, похожей? — обратился он к консьержу.

— Нет, месье, другие все больше и дороже.

— Вот несчастье! — повторил Эдмон.

— Ты хорошо попутешествовал? — спросил Эдуар, когда они спускались по лестнице.

— Хорошо.

— И были любовные приключения?

— Увы, нет! Мне, как ты знаешь, двадцать два года, из них вот уже шесть лет я ищу предмет страсти — и так же, мой дорогой, не могу его отыскать, как и квартиру. Я отправился в Италию, поскольку мне говорили, что у итальянок врожденная любовь к французам. Куда там! Они все смеялись мне в лицо.

— И ты вернулся…

— Как уехал, так и приехал. Правда, вчера я написал одной миленькой женщине и теперь иду за ответом.

— Что ж, удачи тебе!

— Если откажешься от квартиры, — повторил Эдмон, расставаясь с Эдуаром, — уведоми меня.

— Хорошо.

— Прощай.

Как уже ясно читателю, Эдмон принадлежал к числу несуразных типов. Мир не видывал более скованного и неуклюжего человека, чем этот несчастный малый, вечно отстающий от моды и чувствующий себя стесненно в любом из своих костюмов. Он был одним из тех, кого женщины терпеть не могут за то, что они напускают на себя перед ними бесцеремонность пройдох, когда в действительности имеют за душой одни школярские теории. Видя их насквозь, женщины смеются над ними — если обладают хорошим характером, либо выставляют их за дверь — если обладают характером дурным. Когда какой-нибудь приятель Эдмона имел несчастье познакомить его со своей любовницей, он мог быть уверен, что спустя два дня услышит следующее:

«Что за господина вы мне представили?»

«Это один из моих друзей».

«Скажите ему, что это наглость писать мне то, что он написал, и что я запрещаю ему являться сюда».

Поначалу кое-кто сердился, но, убедившись, что зло сие неизлечимо, переставал обращать на это внимание, тем более что за письмами ничего не следовало, да и женщины, будто сговорившись, давали на них один и тот же ответ.