Блэк

Что он мог сделать, что он должен был сделать, чтобы достигнуть поставленной цели?

Он пребывал в состоянии крайней озабоченности, и только лишь проделки и ласки Блэка, одни они были способны отвлечь его от этих дум.

Поэтому шевалье был далек от того, чтобы заметить, с какой грубой нарочитостью все, даже те, кто чаще других был когда-то его гостем, делали вид, что не замечают его, когда он проходил рядом с ними, стремясь тем самым избежать необходимости приветствовать его.

Однажды, будучи менее рассеянным, чем обычно, шевалье, церемонно раскланявшись с богатой пожилой вдовой, которая пользовалась почетом и уважением среди прихожан монастыря Нотр-Дам, обратил внимание, что та всего лишь сухо кивнула в ответ на его приветствие, а ее лицо вытянулось в многозначительной презрительной гримасе; в этот день де ля Гравери вернулся к себе сильно встревоженный.

Как все, чья жизнь проходит в замкнутом мирке, он был весьма озабочен тем, «что об этом скажут», и при мысли, что может потерять уважение общества, он почувствовал, как у него кровь стынет в жилах.

У него не достало ни сил, ни умения владеть собой, чтобы скрыть свое беспокойство от Терезы, и та весьма ловко сумела с помощью разного рода вопросов раскрыть причину его расстройства.

Шевалье рассказал ей, не вдаваясь в подробности и какие-либо объяснения о невежливом поведении вдовы.

— Вы видите, дорогой мой и добрый господин, — вскричала девушка, — моя печальная участь отражается на всех, кто проявляет ко мне интерес, но я больше не потерплю, чтобы вы и дальше были ее жертвой!

— Как так? — тревожно спросил шевалье.

— Да, — продолжала Тёреза, — благодаря вашим заботам я выздоровела и могу вновь взяться за работу. Я покину вас, но прошу разрешения время от времени навещать вас, чтобы отблагодарить за все, что вы сделали для меня, и доказать вам, что я никогда не забуду, что обязана вам жизнью.

Шевалье побледнел.

— Покинуть! Оставить меня одного! Вы не подумали об этом, Тереза! Боже мой, как я буду жить один?!

— Но разве до знакомства со мной, — спросила Тереза, — вы не жили один?

— Да, до встречи с вами, думаю, я жил именно так, — ответил шевалье. — Но с тех пор, как я вас узнал, я почувствовал к вам нежную привязанность, я не могу жим без вашего присутствия. О! — произнес шевалье, болезненно возвращаясь в прошлое, — я тоже любил: сначала вашу…

Он замолчал.

Тереза смотрела на него с удивлением.

— Сначала женщину, — продолжил шевалье. — Я так ее любил, что думал, умру, когда она…

— Когда она умерла? — спросила Тереза.

— Да, — подхватил шевалье, — когда она умерла… Ведь измена, предательство, забвение — это та же смерть, дитя мое.

— О! мне это хорошо известно, — воскликнула, заплакав, Тереза.

— Ну вот, — сказал шевалье, стукнув себя кулаком по лбу. — Вот я и заставил ее плакать, и это теперь! Но, черт возьми, разве я грубое животное?

— Нет, нет, нет! Вы самый лучший из людей, и если уж вас заставляли страдать, вас, то тогда никто не имеет права требовать, чтобы его избавили от страданий, уготованных человеку.

— Да, — меланхолично произнес шевалье. — Я перенес много страданий, бедное дитя! К счастью, у меня был друг… А! я так его любил и все еще продолжаю любить, не правда ли, Блэк?

Блэк, который как раз в это время смотрел на шевалье, как будто догадавшись, что речь идет о нем, подошел на зов своего хозяина, который взял его двумя руками за голову и нежно поцеловал.

Тереза пыталась угадать, какая связь может быть между Блэком и тем другом, о котором говорил шевалье, и она спрашивала себя, каким образом Блэк может быть призван в свидетели этой дружбы.

Но это была такая задача, которую ей не по силам было решить и которую сам шевалье вряд ли смог бы ей вразумительно объяснить.

Де ля Гравери на некоторое время погрузился в созерцание Блэка.

Затем, с удвоенной энергией принявшись расточать ласки животному и одаривать нежными взглядами Терезу, он неожиданно произнес:

— Нет, мой бедный Думесниль, нет, будь спокоен! я никогда не оставлю ее… Даже если весь Шартр решил бы отвернуться от меня, а все вдовы мира захотели бы состроить мне гримасу.

Тереза смотрела на шевалье с некоторым испугом.

Неужели этот человек, такой добрый, был подвержен склонности к безумию? Во всяком случае, безумие шевалье должно было носить очень мягкий и добрый характер, и Тереза сказала самой себе, что она никогда не будет его бояться.

Она заговорила первой.

— Но, однако, это необходимо сделать, господин шевалье.

— Что? Что необходимо сделать, дитя мое? — спросил он с великой нежностью.

— Я должна уйти от вас.

— Ах! да, правда, вы мне говорили об этом. А я вам отвечал: «Тереза, мое горячо любимое дитя, неужели вы думаете, что я отныне смог бы жить без вас, совсем один? Но подумайте, дорогая моя, о том одиночестве, в котором оставит меня ваш уход!»