Блеск и коварство Медичи

Войдя в церковь, мужчины бросили гроб в небольшой капелле южного придела. При свете факелов фигуры людей на фресках приобретали немыслимые очертания и, казалось, перешептывались между собой. На стене справа был изображен мужчина, распятый на кресте головой вниз. Лицо его было искажено криком боли. Над ним, немного правее, была нарисована женщина, завернутая в саван. Она сидела с прямой спиной, скрестив руки на груди. Мужчины принялись вырывать гвозди, которыми была заколочена крышка гроба, и эти звуки эхом разносились по церкви подобно крикам демонов.

— Готово, — сказал наконец один из них. Они подняли крышку и с грохотом бросили на пол рядом. — Клянусь копчиком святого Мартина! Как же она воняет!

Женщины в голос зарыдали и, расталкивая друг друга, поспешили к выходу. Священник наскоро пробормотал молитву и тоже поспешил удалиться. Лишь Кьяра стояла как вкопанная рядом с карликом Моргайте в окружении молчаливых фигур на фресках и смотрела на свою покойную госпожу.

Святые угодники… Потом она отвернулась, и ее вырвало прямо на пол церкви.

— Принцесса, принцесса, — пел Моргайте, — прекрасная леди дивной красы, как солнце взошла поутру, синее платье как небо, а ныне лежишь ты в гробу.

— Задери-ка ей юбку, Эмилиано, — сказал один из мужчин. — Всегда хотел взглянуть, какие причиндалы у принцесс.

— Ух ты, глянь, какие у нее белые ноги! А что у нее с сиськами? Один сплошной синяк.

— Массимо сказал, что ее мужу пришлось сесть на нее сверху, чтобы придушить. А он такой жирдяй, что одним своим весом мог ее задавить.

— Да вы только посмотрите на ее лицо!

— Да какое это лицо? Большая гнилая дыня с двумя дырками вместо глаз.

Последнее замечание вызвало всеобщий гогот. Кьяра протиснулась между ними и побежала к выходу из церкви для того, чтобы глотнуть свежего ночного воздуха. Левая рука уже ее не слушалась, а голова, казалось, вот-вот оторвется от тела. Затем она потеряла сознание.

Часть 3 ИОАННА Союз, скрепленный верностью

Глава 22

Палаццо Веккьо

Успение Пресвятой Девы Марии,

15 августа 1576

Около месяца спустя

— Ее зовут Виви, — сказала Кьяра. — Это от слова vivacità[62]. Смотрите, какая она бойкая. А глаза так и сверкают.

Она держала на руках восьминедельного щенка — дочь Рины, принадлежавшей донне Изабелле, и Ростига, поджарого темноглазого гончего кобеля великой герцогини. У щенка были длинные шелковистые уши красновато-коричневого окраса и белая мордочка, а округлое туловище было в черных и рыжих подпалинах.

— Хорошее имя, — промолвила великая герцогиня. — На моем языке, мне кажется, это звучит Lebhaftigkeit[63]. Оно ей очень идет.

Похоже, только Рине удалось выбраться невредимой из всех бедствий, постигших семейство донны Изабеллы. Донна Химена побеспокоилась о том, чтобы собаку и ее новорожденных щенков передали на попечение великой герцогини. Заботам Иоанны Австрийской поручили также и детей покойной Изабеллы — пятилетнюю Нору и четырехлетнего Вирджинио Орсини, в то время как их отец во всеуслышание заявлял, что они вовсе не его дети. Дон Паоло вообще разошелся не на шутку и бросался неосторожными заявлениями вплоть до того, что провозглашал своей любую собственность Медичи, однажды попавшую в его загребущие жирные лапы.

А вот маленького дона Козимино, трехлетнего сына Дианоры, среди них не было. Он умер. Одни говорили, что от лихорадки. Другие — что от кишечной хвори. Тем временем дон Пьетро как ни в чем не бывало кутил во флорентийских борделях.

Все это Кьяра знала только со слов донны Химены. Сама она три недели пробыла в горячечном бреду, не понимая ничего из происходящего вокруг. А когда очнулась, все уже успело поменяться. Теперь и она, и донна Химена, равно как и собаки, принадлежали новой госпоже.

— Думаю, ты осталась жива во многом благодаря ей, — сказала донна Химена, сидевшая в кресле в другом углу комнаты, положив одну руку на голову Рины. Та с тревогой смотрела на своего щенка. Казалось, что донна Химена состарилась на тысячу лет. Щеки ее уже не были круглыми, как спелые яблоки, а обвисли от тяжелой и безнадежной скорби. Среди всех детей ее кузины Элеоноры Изабелла была ее любимицей.

— Мы так за тебя переживали, Кьяра, — сказала она. — Когда отец Эликона привез тебя к нам, у тебя вся рука была распухшей, пальцы черные, а сама ты бредила в лихорадке.

— Все так и было, — согласилась великая герцогиня. — А потом священники из собора Святого Стефана привезли во Флоренцию Пояс Девы Марии и возложили его на твою руку. Так что, должно быть, тебя исцелила сама Пресвятая Дева.

— Ну, разве что с некоторой помощью лекарей великого герцога, — добавила донна Химена. — Они испробовали на тебе новый французский способ лечения скипидаром и розовым маслом[64]. Так лечат раненых солдат на поле боя.

— Фу! При чем здесь скипидар?! — воскликнула великая герцогиня. — За все нужно благодарить только Пречистую Деву Марию!