Блеск и кровь гвардейского столетия

А вскоре он умрет – и Аракчеев затаится, маяча где-то в отдалении и никак себя не проявляя в событиях 14-го декабря.

Зато в «день Фирса» чертовски странно ведет себя и начальник всей гвардейской пехоты генерал Бистром.

Николай I: «Странным казалось тоже поведение покойного Карла Ивановича Бистрома, и должен признаться, что оно совершенно никогда не объяснилось… в минуту бунта Бистрома нигде не можно было сыскать; наконец он пришел с лейб-гвардии Егерским полком, и хотя долг его был – сесть на коня и принять начальство над собранной пехотой, он остался пеший в шинели перед Егерским полком и не отходил ни на шаг от оного под предлогом, как хотел объяснить потом, что полк колебался, и он опасался, чтоб не пристал к прочим заблудшим… Поведение генерала Бистрома показалось столь странным и малопонятным, что он не был вместе с другими генералами гвардии назначен в генерал-адъютанты, но получил сие звание позднее…»

Это еще не все подробности. Бистром, непонятно для какой цели, долго объезжает в тот день гвардейские полки – якобы для того, чтобы проследить за принесением присяги Николаю, но…

Измайловцы давным-давно присягнули, но Бистром торчит у них. Зато надолго задерживает присягу Егерского полка – так, что тамошние командиры начинают откровенно нервничать. А потом, как и описывал Николай, стоит перед своим полком – Егерским он командовал двенадцать лет, солдаты пошли бы за ним куда угодно. И они, что характерно, не хотели поначалу присягать Николаю…

Одним словом, Бистром чего-то выжидал, стоя во главе преданного ему полка. Чего? Распространения мятежа?

Кстати, Оболенский был его адъютантом. И Оболенский, и Ростовцев были соседями генерала по квартире, у них в последние перед восстанием дни устраивались многочисленные офицерские сборища, о которых Бистром не мог не знать…

В своих показаниях и Трубецкой, и другие утверждали, что к мятежу были причастны и достаточно высокие сановники государства: П.И. Сумароков, М.В. Сперанский. Сейчас принято считать, что Трубецкой их «оговорил». А если – нет?

Сильные подозрения существовали на счет адмиралов Сенявина и Мордвинова, людей с репутацией «либералов». Косились на генерала Ермолова…

12-го декабря на совещании у Рылеева барон Штейнгель, человек в годах, занимавший в свое время серьезные государственные должности, предлагал совершить выступление в пользу вдовствующей императрицы Елизаветы Алексеевны, приведя массу неких оставшихся нам неизвестными доводов, которым Рылеев вроде бы не нашел что возразить. Штейнгель вызвался даже составить манифест «в этом смысле».

Что это было – импровизация или попытка претворить в жизнь чьи-то планы?

И наконец, современный историк М.М. Сафонов пишет: