Блеск и нищета К.Э. Циолковского

Мы согласились бы полностью с этим высказыванием, если бы нам было дозволено заменить в нем слово «гордость» словом «самомнение».

Каждый человек должен прочитать за свою жизнь, а особенно в молодости, очень много книг. Это, конечно, наша точка зрения, в основании которой лежит глубокая убежденность в действенной силе литературы.

К.Э. Циолковский их прочитал откровенно мало: кое-что из Жюль-Верна, Уэльса, Шекспира, Писарева, нигде и ничего не говорит он о знакомстве с работами Пушкина, Толстого, Достоевского, наверное, не воспринимал стихи. Есть, правда, его свидетельство, что он перечитал за несколько лет подшивки журналов «Современник», «Дело», «Отечественные записки». Он отмечал именно журналы, а не авторов.

Поразительно, но человек, который в будущем разработает собственную философию, в московский период «всякой неопределенности и «философии»… избегал». При этом к «философии» он относил все, что ему представлялось непонятным или избыточным.

По этой причине он не признавал «… ни Эйнштейна, ни Лобачевского». Он отверг также и Минковского, назвавшего время четвертым измерением: «Назвать то можно, но слово это нам ничего не открывает и не прибавляет к сокровищнице знаний».

Отвергал он сразу и на всю жизнь. «Под точной наукой или, вернее, истинной наукой, – писал он, – я подразумевал единую науку о веществе, или о Вселенной. Даже математику я причислял и причисляю сюда же» ^[171].

Три года жизни в Москве были наполнены трудом, одиночеством и мечтами о будущих изобретениях. Именно в эти годы у него сформировалась мечта «… о завоевании Вселенной», а в социальном смысле он преодолел несколько последствия своей провинциальности – робость перед большим городом; самостоятельно получил некоторые знания, и приобрел безграничную уверенность в своих силах.

Все эти годы он переписывался с отцом, который все-таки сообразил, что жизнь в Москве мало что дает сыну, но может привести его к гибели. Под благовидным предлогом он пригласил его вернуться домой, в Вятку, и все увидели «плоды образования»: он был черным от слабого питания («я съел весь свой жир») ^[172] [с. 64].

Отец помог ему получить частные уроки по математике и физике, а вскоре слухи о его преподавательских способностях распространились и от заказчиков не стало отбоя.

Еще в Москве он, одеваясь «в рубище», должен был как-то реагировать на рефлексию на это окружающих. В принципе, у него мог бы сформироваться некий комплекс неполноценности, или, наоборот, определенное высокомерие, независимость. Сформировалось (или, по крайней мере, укрепилось) последнее, немыслимым образом сочетавшееся с бытовой скромностью и застенчивостью. Трудности детства и московского отрочества привели к сильному и упрямому характеру. Он пренебрегал насмешками окружающих, общественным мнением.

Однажды случайно узнал, что близорук, и стал носить очки: попались большие – перевернул их «вверх ногами» и так и носил их, не обращая внимания на шутки ^[172] [с. 66].

Простудился, заболел и умер младший брат – Костя даже не пошел на похороны, обнажив, тем самым, отсутствие тесной душевной связи со своими братьями и сестрами.

Снял квартиру под мастерскую и принялся за создание всяких механических устройств. Впрочем, ничего серьезного не было.

В автобиографии он писал, что в Вятке он «из публичной библиотеки… таскал научные книги и журналы» ^[172] [с. 70] и среди них ньютоновские «Принципы»… Однако при этом остается неясным, как он последние прочитал. Дело в том, что в этот период они были изданы на латыни, английском, французском и на немецком языках ^[45], которыми К.Э. Циолковский не владел. Возможно, что он просто полистал эту работу.

Печатному слову верил: прочитав статьи о вреде табака, всю жизнь не курил; получив представления о половых болезнях, был крайне воздержан в отношениях с прекрасным полом, впрочем, в этом смысле пользовался взаимностью – Дон Жуан из него не получился. Результатом чтения стало «отвращение к орфографии всех стран» ^[172] [с. 70].

По-видимому здоровье у него было слабым, поскольку мучили сильные головные боли, причину которых он находил в половом воздержании; а поллюций не было до 20 лет, что он объяснял тем, что вся его половая сила шла на развитие мозга ^[171].

Однажды знакомый повел его в одно «злачное» место, но было так холодно, что Костя избежал соблазна и вернулся домой.

«Но, – как писал он, – все же я был страстен и постоянно влюблялся. В Вятке был один случай сверх платонического чувства. Я полюбил семилетнюю дочку наших знакомых. Я мечтал о ней, мечтал даже о доме, где она жила и с радостью проходил мимо этого дома. Более чистой любви трудно себе что-нибудь представить» ^[171].

В 1878 году после смерти своей жены отец вышел в отставку и переехал с детьми в Рязань. Здесь Костю глухого и «слепого», попытались привлечь к воинской повинности, но все обошлось.