Блеск минувших дней

– Вы хотите сказать, для сына портного? – Я произнес это слишком быстро.

Она долго смотрела на меня, прежде чем ответила:

– Мы такие, какие мы есть, а мир таков, каков он есть.

– Простите меня, – сказал я. – Я это знаю. И то, и другое.

Она произнесла – я буду помнить это до конца своих дней:

– Я действительно обещала? В Милазии?

Я снова откашлялся. У меня и правда кружилась голова. Спросил:

– Честно? Нет. Вы…

– Я сказала: «Жалко, что придется отказаться от этого», – перебила она. – Я помню.

– Да. Из-за яда.

Короткая пауза, словно такт, пока ждут музыканты.

– Отчасти из-за этого, да.

Отчасти. Мое сердце колотилось невероятно быстро. Огонь лампы в комнате колебался. Трудно было сказать наверняка, но мне показалось, что на ее щеках по-прежнему горит румянец.

– Вы действительно спасли мне жизнь, – сказала она.

– Вы мне благодарны?

– Должно быть, так. – Она вздохнула, потом произнесла: – Мне надо кое-что вам сказать и задать один вопрос, Гвиданио Черра.

– Да, моя госпожа.

– Вы не можете так меня называть. Сейчас не можете.

Я кивнул.

Она сказала:

– У меня на губах нет яда, однако я опасна иначе… вы должны знать… из-за того, кто я такая. Из-за моей семьи.

Новый кивок. Должно быть, я потерял дар речи.

– Я также… – Теперь она казалась смущенной. Она откашлялась и сказала, или попыталась сказать: – Я должна вас предупредить, что я… что я никогда… мы не можем…

– Мы не можем заняться любовью, – сказал я, – потому что вы никогда этого не делали и не должны забеременеть.

– Да, – подтвердила она. Голос ее звучал едва слышно. – Дело в этом. Да. Спасибо.

– А вопрос?

Она опустила голову, подняла ее снова.

– Есть все-таки… то есть существуют… – Она неожиданно выругалась, как солдат, потом продолжила: – Вы умеете доставить женщине удовольствие по-другому?

И, как я вспоминаю сейчас, оглядываясь назад, мне показалось в тот момент, будто поток света залил комнату. Я посмотрел на нее и осторожно ответил:

– У меня есть кое-какие идеи. И я готов учиться.

Это почти пугает – то, как ее возбуждают его слова. Она больше не ощущает усталости.

Адрия произносит, заставляя голос звучать спокойно, хотя это требует усилий:

– В таком случае я думаю, что вы должны меня поцеловать.

Ей кажется, что он дрожит. Адрия знает, что она сама дрожит. Он делает к ней шаг и останавливается. Она понятия не имеет почему, ей не хочется, чтобы он останавливался. Но теперь он улыбается мягкой улыбкой. Он немного выше ее ростом. Они одни в комнате с кроватью, в этот день, когда она завоевала славу на скачках в Бискио. А он полгода назад спас ей жизнь.

– У меня тоже есть вопрос, если позволите. – Пауза. – Вы умеете доставлять удовольствие мужчине?

Это танец. Танец, который был хорошо известен дома и при дворе. Она сопротивлялась ему, как образу жизни, уехала в Акорси, желая совсем другой жизни, но она хорошо его знает, этот танец, и он не всегда бывает неприятным, решает Адрия.

Она серьезно отвечает:

– У меня есть кое-какие идеи. И я готова учиться.

И она сама делает шаг вперед, обвивает руками его шею и прижимается ртом к его губам. Теперь это безопасно – и опасно.

Философы писали о том, что время не должно рассматривать, как постоянно текущее, о нем можно сказать, что оно ускоряется или замедляется, даже застывает на месте. Я был совершенно согласен, когда мы с Адрией Риполи сплетались телами на кровати в гостинице неподалеку от Бискио, что все это мысли очень мудрые, достойные размышления и сопоставления.

Но тогда мне было не до них.

Я сознавал, что мир по-прежнему существует за пределами этой комнаты и мне придется вернуться в него, что меня выбросит в него, что я продолжу свою жизнь, буду принимать решения в яростном мире. И что в эту жизнь, мою жизнь, не будет – не может быть – включена эта женщина и то, что я испытывал, что чувствовал по отношению к ней – как это ни невероятно – с той встречи в Милазии полгода назад.

– Ты, наверное, был очень хорошим учеником в Авенье, – сказала она.

Мы какое-то время молчали, только дышали. Ее рука лежала на моем бедре.

– И ты это говоришь, потому что?..

– Потому что ты быстро учишься, синьор Черра.

– Тогда нас здесь таких двое, – ответил я. – Если мне позволено это сказать.

Она рассмеялась.

– Тебе позволено.

– Полагаю, человека могут убить только за то, что он прикоснулся к тебе.

– Значит, этот человек должен очень сильно захотеть прикоснуться ко мне.

– Да, – согласился я.

Ее смех снова зажег во мне желание. Хотя его и не нужно было особенно разжигать. Я поднес ее руку к своим губам, поцеловал ладонь, пальцы. Потом спустился ниже на постели, которая была очень просторной – на ней могли бы спать четыре человека; вероятно, так и случалось многими ночами в загородной гостинице.

Я поцеловал ее груди, спустился вдоль живота и поцеловал там. Провел губами по шраму на ее бедре. Позволил пальцам соскользнуть в пространство между ее ногами и двигаться по кругу, как она только что научила меня. У нее вырвался чудесный звук, что-то между вздохом и мольбой. Я соскользнул еще ниже и проник туда ртом.

– Данио, тебе не обязательно делать это снова, – прошептала она.