Блеск власти

Мать Айдарбека скорбно смотрела вслед уходящему отряду, она даже не успела обнять своего родного мальчика, не угостила его любимой пшеничной похлебкой и сыром. Печаль заполнила душу матери, но она не могла вмешиваться в дела двух мужчин-воинов, не могла принимать каких-либо решений.

– Ну ладно, – утешала себя мать, – увидела сына живым-здоровым, слава Аллаху, великому и милосердному.

Айдарбека никогда не пугала темнота, ночью он видел не хуже, чем днем, тем более в родных горах, которые с детства обошел вдоль и поперек со своим воспитателем-аталыком, потому и сейчас он уверенно вел отряд по узкой тропе к перевалу Гум-Баши, за которым открывалось плато Бийчесын – летнее пастбище карачаев и черкесов. Вскоре отряд был у цели, ночью близко к табунам они не подъезжали, а когда на рассвете бриллиантами засверкали заснеженные вершины Эльбруса, монгольские всадники спустились на плато. Табунщики сразу узнали Айдарбека. По закону черкесов молодой князь мог взять из табуна жеребенка, из каждой отары по барану и тут же сварить пищу для себя и своих спутников.

«Отец умный, отец мудрый, отец любит сына!» – подумал Айдарбек, глядя на тучные отары и многочисленные табуны.

Пир был на славу, но надо торопиться, а то хватятся, начнут искать. В табунах поменяли часть уставших лошадей, и – вперед, в Орду.

* * *

Орда гудела изнутри, но сор из избы не выносила, не первыми были убийства в борьбе за трон, что ж тут необычного.

Токта откочевал к границам Сарая и начал управлять государством. Ногай не отпускал юного хана ни на шаг, по его совету Токта убил еще трех сыновей своего отца и принялся за нойонов, потом за военачальников, некогда служивших Менгу-Тимуру, а заодно с ними умертвил свою мачеху Джиджек-хатун, которая по просьбе Ногая заманила к нему четырех правящих братьев. Ордынская знать опешила от такого хладнокровия и безжалостности молодого хана. Кто-то бежал на Русь, кто-то притих и безропотно с подобострастием выполнял все приказы Токты. Видя такое рвение юного хана, несколько успокоился и Ногай, отправившись в свой улус на запад.

Хан Токта неспешно и тайно формировал свое окружение, главным советником его стал дед по материнской линии Салджидай-гурген и полководец Тамма-Токта, а дальше начали подтягиваться верные ему братья Сарай-Буга, Бурлюк, Тудан, с помощью которых он попытался проводить независимую от вездесущего бекляри-бека политику.

Были и другие неотложные дела. В первые дни своего правления молодой хан должен был распорядиться имуществом убитых братьев и других нойонов, уничтоженных им в борьбе за власть. Можно было отдать распоряжения, сидя на троне, но любопытство взяло верх, и юноша решил осмотреть все сам.

Дом Тогрула хан нашел не таким большим, как ожидал. Зайдя в усадьбу, он убедился в ее небогатом убранстве и громко удивился, почему его не встречает племянник, сын покойного брата Узбек. Старшая жена Тогрула Баялун, доставшаяся ему в наследство от их отца Менгу-Тимура, вежливо поприветствовав великого хана, наклонила голову и печально произнесла:

– О, мой хан, Узбека Тогрул забрал с собой в тот же день, как сам отправился на небеса.

Какая-то непонятная тревога или жалость вдруг сдавила грудь Токты, но он решил, что это не подобающая хану слабость, быстро отбросил ее прочь вместе с сомнениями и принялся осматривать дом.

В гареме повелителя ожидали еще три жены Тогрула. Среди этих красавиц особенно выделялась Арибах, ее черкесская одежда подчеркивала стройность идеальной фигуры, приятная улыбка озаряла лицо, карие глаза блестели, как бриллианты в хорошей оправе, и блеск их достиг сердца юноши.

Хан повернулся к следующему за ним, как тень, писцу-китайцу, ведущему учет имущества.

– Этих несчастных жен моего брата я беру себе. А дом?.. Такой дом мне не нужен. Мне нужен дворец!

Токта вопросительно смотрел на китайца, и тот, много знающая шельма, покорно опустив голову, тихо произнес:

– О, могущественный и справедливый хан, не извольте сердиться, но ваш верный слуга хотел бы напомнить вам, что вчера вы назначили тысячником Айдарбека и еще не успели ничем его одарить.

– Так вот и запиши дом за ним, – сказал, удаляясь, повелитель.

Китаец бросил взгляд на Арибах, глаза ее были счастливы. Писец сразу понял, что эта женщина станет одной из любимых жен хана и не один раз отблагодарит его за сообразительность.

Хан уехал, а его новые жены начали готовиться к переезду. Баялун и Арибах подружились давно, с тех пор как молодая черкешенка стала женой Тогрула. Опытная византийская принцесса, живущая уже во втором гареме, взяла над ней шефство, она помогала молодой переносить тяжести беременности, рожать и вскармливать крошку Узбека. Две женщины не имели друг от друга тайн, вместе переживали и горе, и радости, но после трагической гибели мужа замкнулись и молча переживали беду. Баялун возненавидела Токту, который убил, кроме мужа, и детей ее. Она твердо решила отомстить хищному юнцу, потому очень обрадовалась, что он берет ее в жены, ибо быть рядом с врагом – очень хорошая позиция для мести.