Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура

В силу обозначенных выше “паскалевских” основ и предпосылок своей мысли русские религиозные философы рассматривали текущие события в большом плане мира и глубинном духовном измерении, одновременно объемно и конкретно, с учетом происходящих в человеческой душе метаморфоз. С.Л. Франк подчеркивал: “Самое интересное и значительное, что породило русское мышление XIX века – кроме самой религиозной философии, – принадлежит к области исторической и социальной философии; самые глубокие и типичные русские религиозные мысли высказывались в рамках исторического и социально-философского анализа. Это видно уже из того, как значимо для всего содержания русского мировоззрения XIX века сопоставление России и Западной Европы (у славянофилов, у их оппонентов – “западников”, у Чаадаева, Данилевского, Константина Леонтьева, и в новейшей, возникшей уже в наши дни теории, которую русская культура противопоставляла европейской как “евразийскую”). При этом нельзя оставить без внимания то обстоятельство, что проблема соотношения между Западной Европой и Россией рассматривается не просто как национально-политическая или культурно-историческая, но служит, можно сказать, трамплином, с которого взмывает в высоты религиозно-метафизического или общего культурно-философского размышления. Важным является вопрос, в каких формах культуры и жизни выражается последняя мудрость и в чем, собственно, заключается последний религиозный смысл человеческой жизни и человеческого развития. Именно в русской литературе едва ли можно отделить религиозную философию от исторической, социальной и культурной философии, их необходимо рассматривать вместе”.

Благодаря такому внутреннему единству разных аспектов и измерений жизни и мысли, сосредоточенности на их предельных “паскалевских” смыслах отечественные философы обретали тот “реализм в высшем смысле”, который не только не оставлял им никакой возможности для самообольщения какими бы то ни было внешними достижениями, но и позволял увидеть за ними внутреннюю деградацию личности. Человек, как подчеркивает Е.Н. Трубецкой, опускается ниже животного, которому для “удовлетворения материальных потребностей” не требуется ни искусства, ни науки, не техники. При этом он же использует свои уникальные духовные возможности и гигантскую интеллектуальную мощь не для совершенствования своего внутреннего мира и преображения здешнего бытия, как полагал автор, а для все более многообразного и утонченного обслуживания “биологического акта”, ставит “высшее” на службу “низшему” и в подобной несоразмерности и извращенности многое теряет по сравнению с представителями флоры и фауны.

Работы отечественных мыслителей раскрывают различные варианты и потенциальные перспективы в рамках паскалевских категорий развития человека и мира “с Богом” и “без Бога”, помогают оценивать, куда реально движется история – вперед – “вверх” или вперед – “вниз”. Подобно А.С. Хомякову В.Ф. Эри задается вопросом о “субъекте” прогресса, о его содержании, направлении и качестве и приходит к выводу, что без Христа, Голгофы и Воскресения и, соответственно, без “бессмертной личности человека” в деятельности последнего утрачивается “связующий центр” и высший смысл, без чего он превращается в “добычу червей” и “бессмысленного мечтателя”, а творимая им “катастрофическая” история – в “чертов водевиль” (в “комедию мира”, по терминологии П.Я. Чаадаева). И для В.С. Соловьева торжество “поддельного добра” и “сверхчеловеческого” гуманизма, как бы исполняющего “дьявольские” заветы великого инквизитора в “Братьях Карамазовых” о необходимости господства над людьми с помощью “хлебов”, “чудес” и “авторитетов”, становится несомненным апокалиптическом признаком, при котором “нравственный подвиг Христа и Его абсолютная единственность”, заповеди Богочеловека оказываются гибельно непроницаемыми для “омраченного самолюбием ума”. Даже такой последовательный выразитель идеи единосущия Бога и мира, как С.Н. Булгаков, был вынужден отказываться от “софийного детерминизма” и признавать, что “несмотря на единство человечества и единый корень всего творчества, оно не имеет гармонического свершения и, наоборот, удел человечества есть раздирающая трагедия последней борьбы”. В “Невесте Агнца” Булгаков пишет о том, что “душа мира больна демоническим одержанием”, что в нем постоянно наблюдается “противоестественное внедрение бесов”, что зло есть “плод тварного самоопределения” и что самость каждого человека неизгладимо накладывает на него “свой тяжелый флер”.