Блез Паскаль

При изучении человека перед Паскалем встала проблема метода, как ранее он столкнулся с нею при изучении «вещей внешних». В науке прежде всего его интересовала объективная истина и способы ее достижения. В геометрическом методе нашел он наиболее адекватное средство приближения к истине, следовал ему в науках и добивался великолепных результатов. Но когда он перешел к изучению человека, то обнаружил его бессилие. Все многолетние занятия Паскаля «отвлеченными науками» ни на шаг не продвинули его в понимании «вещей человеческих». Тогда он обратился к науке о человеке и был поражен скудостью и недостоверностью сведений, которыми она располагала. К тому же людей, изучающих человека, оказалось значительно меньше, чем исследователей природы. В науке о человеке не было никакого строгого порядка, которым отличалась его любимая математика и которая «со всей своей глубиной была бесполезна здесь» (там же, 591, фр. 694), ибо предметы и вопросы, относящиеся к изучению человека, невозможно расположить в аксиоматико-дедуктивном порядке и дать им четкие и ясные дефиниции. В науке о нравственности, вне которой нет учения о человеке, нельзя указать ни бесспорных «первых принципов», ни однозначно толкуемых понятий; они варьируются не только от эпохи к эпохе, от государства к государству, но и от человека к человеку. Попробуйте-ка, например, определить, что такое счастье, справедливость, доброта, благо и т. д., и вы встретитесь с огромным количеством мнений, говорит философ.

Отчаявшись найти «единственную точку зрения» в науке о человеке, Паскаль одобряет только тех, кто «ищет истину со вздохом». Сам он не успокаивается на этой скорбной мысли и продолжает неутомимо искать истину. «Нужно познать самого себя, — говорит он, — если это не поможет найти истину, то по крайней мере поможет хорошо направить жизнь, а в этом и заключается вся справедливость» (14, 508, фр. 72). Но он никак не хочет ограничиться познанием самого себя и замкнуться в сфере индивидуального и эгоистического счастья. Как философ, он стремится познать человека вообще, открыть истинные и вечные человеческие ценности.

Паскаль критикует М. Монтеня за то, что он в своих «Опытах» «слишком много говорит о себе». Паскаль не одобряет и Декарта за его равнодушие к проблеме человека, поскольку тот «слишком углублен в науки» (там же, 580, фр. 553). Между тем «при моем нравственном невежестве, — говорит Паскаль, — наука о внешних вещах не утешит меня в момент скорби, тогда как наука о нравственности всегда утешит меня в незнании вещей внешних» (там же, 503, фр. 23). Поэтому великий ученый видит ограниченную значимость науки для человека и ее бесполезность (не только в плане методологическом, но и по своему содержанию) для решения его жизненных проблем. Эта позиция Паскаля объясняет его не очень лестные замечания о геометрии в письме П. Ферма от 10 августа 1660 г., которые иногда неправильно рассматривают как простое уничижение науки в угоду религии: «Вам я могу искренне признаться, что считаю геометрию самым возвышенным упражнением для ума, но в то же самое время я нахожу ее настолько бесполезной, что делаю мало различия между человеком, который является только геометром, и искусным ремесленником. Я называю ее самым прекрасным в мире ремеслом, но, в конце концов, только ремеслом…» (там же, 282).

Этот «мотив» представляет собой нечто новое для умонастроения ученых и философов XVII в., убежденных в возможности универсального применения математического метода исследования, в том числе в науках о человеке и о нравственности. Так, старший друг Паскаля М. Мерсенн не видел никаких препятствий для использования математики в вопросах морали. Младший современник Паскаля Спиноза написал свою знаменитую «Этику, доказанную в геометрическом порядке», в которой есть определения, аксиомы, теоремы и доказательства. Правда, ему все время тесно в рамках «математического порядка», и он часто вынужден прибегать к пространным объяснениям в виде «схолий» и «прибавлений». В дальнейшем философы не поддержали «почина» Спинозы и продолжали излагать свои учения в традиционных философских трактатах.

Надо отдать должное Паскалю, который в эпоху всеобщего преклонения перед математикой сумел избежать «греха односторонности» и проницательно видел как ее отдаленные и блестящие перспективы, так и ограниченную сферу ее применения, обусловленную самим совершенством — объективностью, строгостью и четкостью — ее методов и приемов достижения истины. По-своему Паскаль поставил важную проблему специфики науки о человеке в отличие от естественных и математических наук.