Бляж

Однажды в теплую летнюю пору, под вечерок, когда солнышко уже завалилось и вот-вот стемнеет, мы поднялись на гору, с сокровенным запасом мокрого, и, усевшись кружком, затеяли винпозиум на тему «Вермутский многоугольник».

— Смирно. Вольно. Нали-вай! — скомандовал Седой.

— Пьем заразу, — глядя стакан на просвет, сказал я. — Пьем и пьем. Когда печенку сушить начнем? В рифму получилось.

— Некрасов.

— Давай разгонную, не томи.

Выпили, крякнули, занюхали запахами, исходящими от сковородки, что томилась на примусе.

— Винцо не в счет. Винцо и в церкви дозволяется.

— А водочка? Сладкая водочка сколько народу загубила? — ханжески-назидательно произнес Лелик.

— А спасла? Подсчитывали? Еще не известно, где плюс, а какой минус.

— Кровь очищает. Раз. Стресс долой. Два. Противогриппозное номер один — три. Морозоустойчивое — четыре. А настоечки лекарственные? На медку? Всё на спиритус вини.

— Когда Чарли Паркера в морг привезли, — сказал Маныч, — дежурный врач записал: возраст — пятьдесят-шестьдесят лет. А Паркеру было всего-то тридцать пять. Вьюнош, если разобраться.

— Это дело? — щелкнул Минька себя по кадыку.

— Виски. Ну и дрянь, конечно. Кокаинчик. Без этого никуда. А, кстати, непьющих художников нет, — продолжил Маныч. — Вообще, творческих людей у которых не стоит — тоже нет. Окромя ентого: одно пить, то еще ладно. Жизнью червяка художник жить тоже не может. Ему эмоции нужны. А когда примешь, соответственно… Сами понимаете.

— Вольному воля, а пьяному рай.

— Но и сказано: не упивайтесь вином, — поддержал тему Рисовальник. — Потому что в нем распутство, — пробасил он по-церковному.

— Нет вредных веществ, есть вредные количества.

— А мы по-маленькой. По бичуть. Зато ни дня без стопочки.

— Удовольствие должно быть не частым, — возразил Рисовальник. — Стоит заметить — хорошие вещи и встречаются не часто. Что в природе, что в жизни. Праздник должен быть праздничком. Его заслужить надо. Если хорошо поработал — в кайф хорошо отдохнуть. А если спал без просыпу шесть дней в неделю, а на седьмой принял, то голова вне всякого заболит.

— Не пей, не кушай, не дрочи.

— Если б Мусоргский не бухал? — спросил Маныч. — По пьянке ж сочинял[22]. Достоверно известно. Да и остальные постоянно квасили. Это в наше время все кому не лень дурь употребляют. А тогда пили. Сколько запивох-то престрашенных среди гениев?

— А вот, кстати. Не знаю кто сказал, что в вине весь человек проявляется. Кто скот — тот станет скотиной, кто человек — ангелом. Значит и тут. Выпью рюмку, выпью две, прояснилось в голове.

— По канону-закону количество обычно в качество переходит.

— «Переходит». А как же. Думаешь, что оно подстегивает, ан хера — ты за ним уже бежишь. Вприпрыжку. Какое уж там… раскрепощение, творческий, тётя-мотя, стимул. Не допинг, а подпопинг. В итоге.

— Да-да. Не тебя это стимулирует, — подтвердил Рисовальник. — Не тебя.

— Ешь то, чего не хочешь, пей то, чего не любишь, и делай то, что не нравится. Помрешь здоровеньким.

— Всё мне позволительно, но не всё полезно. Всё мне позволительно, но ничто не должно обладать мною, — по-шаляпински вывел Рисовальник. — Я, скажу вам, пил. Да. Пил, признаюсь, запоем. Так пил, что ни дня, как ты говоришь. И пить-то особо не мог, а пил. Стакан — и под стол. Не принимал организм. Здоровый у меня организм, собака. Не принимал отраву. Как выпью, так и блюю. Трудно мне с ним пришлось, пока не дожал его. Организимус. Правда, и работал. И деньги были. А, знаете, пока у тебя бабурки есть, народу вокруг тебя вьётся… Все тебя любят! Слова какие! Талант. Гений. Ого-го! Эге-гей! Втягиваешься. Глядишь, и работать уж некогда, пить надо. Какая работа? Поддавать хочется, гулять. А денег уже нет. А не похмелишься — руки дрожат, тоже не работа. Какое-то время за старые заказы еще отдавали, долги возвращали… Опять компания, опять гудёж. Дошел до пяти бутылок водки в день.

— До пяти?

— С утра надо принять, чтобы жить, днем чтобы поддержать, а впереди ночь-ноченька. Да ведь не как у людей, а Бесконечная. Страхолюдная ноченька, жуткая. Черней туза пикей. И твоей жизни всей — ящик водки. И если ты не выпьешь — тебе же будет хуже. То есть, поезд дальше не идет, всех просят выйти из вагонов. И, пожалуй, был бы мне полный сехешфехешвар, да как-то квасил с одними. За друзей считал, задрыг. Пили на даче. Зимой. У меня уже не кровь, а сливай и поджигай, а тут поддали, ну, здорово крепко. На третий день я себя под столом нахожу. Только одни глаза лузгают. Слышу, собираются. Уходят. Один говорит: а что, его так оставим? печка не топлена, замерзнет же. А и насрать, другой отвечает, туда и дорога, он уж совсем ни на что не годен, алкашня поганая. Воздух чище будет.

— И что? Ушли?

— Допили и ушли.

— Заебись история!