Блин и зеленая макака

— Погоди, я тебе апельсинчик с кухни принесу, — сказала Валька. — Бананами она уже облопалась.

Вооружившись апельсином, Синицкая изобразила на лице самую сногсшибательную из своих улыбок и пошла покорять макаку.

Восьмой «Б» приник к двери.

— Ма-аня! — слышалось оттуда. — Ма-аня, Манюня!.. Надь, вроде отзывается.

Ломакина почему-то не отвечала.

— Маня, Маня, на, на!

— Кажется, идет! — заглядывая в щелку, счастливым голосом сказала Суворова. — Апельсин взяла… Ой!

Блинков-младший так и не понял, кто завизжал: Синицкая или макака. Скорее всего обе, но кто-то громче. Зазвенела разбитая посуда, с грохотом упал стул, и Синицкая выскочила в коридор. На щеке классной красавицы багровели три царапины, как у Суворовой. В знаменитых волосах торчала банановая кожура.

Рыдая, Синицкая бросилась к зеркалу. Валька хватала ее за руки. Она чувствовала себя виноватой.

— Ир, ну ничего страшного, Ир! Надо только перекисью прижечь, а то вдруг у нее под ногтями зараза.

Услышав про заразу, девчачья половина компании дружно попятилась к выходу.

— Тащи перекись! — заголосила Синицкая. — И пускай теперь Кузина идет! Что, мне одной разукрашенной ходить?!

— Нет, это не девчачье дело, — вступился за свою Ирку Блинков-младший.

— Пускай идет! — рыдала Синицкая.

— Я пойду, — сказала Ирка. — Не бойся, Митек. В крайнем случае возьму ее на прием — папа мне показывал.

Отговаривать ее было бесполезно. Ирке хотелось, чтобы даже макака признала, что она в сто раз лучше Синицкой.

Суворова уже протирала синицкие царапины перекисью. Блинков-младший заметил, куда она поставила пузырек, чтобы не терять времени, когда придется обрабатывать Кузину. А его любимая восьмиклассница тем временем глубоко вздохнула и скрылась за дверью. Она шла на макаку с голыми руками, даже без апельсина!

В тот момент, когда за Иркой закрылась дверь, Блинков-младший вдруг сообразил, что все занимаются чепухой. В лучшем случае макака пойдет к Ирке на руки, а потом что? Нельзя же носить ее на руках всю оставшуюся жизнь. Макаке нужна клетка или на первое время хотя бы собачий ошейник с поводком.

Но было уже поздно останавливать Ирку. Она вошла в комнату, и оттуда долго не доносилось ни звука.

— Почему Ломакина тебе не отвечала? — спросил Митек Синицкую.

— Плачет.

— Ну и уходила бы оттуда.

— Нельзя! — сказала Суворова. — С Надькой Маня посиживает себе в шкафу и только иногда чашками бросается. А без Надьки знаешь как начинает беситься?! Ей, наверное, одной страшно.

Тишина в комнате затянулась, и это было уже неплохо. Все говорили шепотом, боясь спугнуть нервную макаку. Но тут дверь стала приоткрываться медленно-медленно, как будто сама собой. Ирка, пятясь, вышла в коридор и выдохнула:

— Простите, ребята, но я не смогла. Хотела взять ее на руки, и вдруг так страшно стало! У нее жуткое лицо, как у злой колдуньи.

— Сунуть ей в пятак, и все! — постановил Князь. — Суворова, тащи веревку. Сначала я ей под дых двину, а потом разок по черепушке. Она — брык, а я ее свяжу.

И, встав в боксерскую стойку, он для наглядности стал показывать свои воспитательные приемы на Орле. Само собой, Орел не захотел получать в пятак и стал уклоняться от ударов.

Пока они возились, Блинков-младший тихо вошел в комнату.

Глава II О чувстве прекрасного у обезьян

«Когда-то здесь жили люди», — подумал сыщик, оглядываясь. Комната напоминала свалку в зоопарке. В зоопарке — потому что воняло. Больше всего Митьку потрясла сломанная пополам ножка стула. В месте перелома она была толщиной в два пальца, и, уж конечно, сломали ее не девчонки.

Ломакина, разукрашенная фирменными макакиными тремя царапинами на щеке, забилась в угол дивана.

— Только без резких движений, Блинок, — тихо сказала она, кивая на шкаф.

На полке среди блюдечек и чашек сидела Зеленая Маня. Лицо у нее действительно было ведьмовское: черное, сморщенное, с поджатым тонкогубым ртом и большущими желтыми глазами. Седые космы на голове торчали дыбом. Вряд ли макака была седой от старости — скорее у нее такая окраска. Сжавшись в комок, она казалась не больше сильно раскормленной кошки.

— Тцат, тцат, тца! — зацокала Зеленая Маня, и вдруг у нее выросла длинная мускулистая рука!

В следующее мгновение Блинков-младший осознал, что уклонился от чего-то летевшего в лицо, и удачно. Метко пущенная чашка просвистела над ухом, врезалась в стену и разлетелась на мелкие осколки. В стене осталась глубокая щербина.

— Не понравился, — хладнокровно заметила Ломакина.

Стараясь не громыхнуть, Блинков-младший поднял с пола целый стул и уселся посреди комнаты. Пускай макака привыкает. Зеленая Маня подумала и запустила в него другой чашкой. Эту Митек поймал и поставил на стол. Макака ответила очередью из двух чашек и блюдца. Он успел поймать первую, вторую чашку отбил рукой, а блюдце угодило ему в грудь. Удар был боксерский! Митек и не думал, что можно с такой силой бросить обычное блюдце.

— Тцат-цат-цат! — восторженно завопила макака.