Блин - охотник за ворами

Контрразведчики, конечно, здорово понимают в оперативных мероприятиях. Но в восьмиклассниках они разбираются гораздо хуже. Никто не сообразил, что если восьмиклассникам нужно что-нибудь увидеть, они это увидят обязательно и всенепременно!

Блинков-младший с девчонками не стали прятаться в подъезде, а поднялись на один лестничный пролет. В окошко на лестничной клетке был прекрасно виден весь двор. Они застали как раз тот момент, когда ни о чем не подозревавшие преступники с места рванули машину и скрылись в подворотне.

Митек взбежал еще на один пролет выше. Здесь окошко выходило уже на другую сторону дома.

Ничего! Ни слова, ни вздоха, как сказал поэт. «Мерседес», влетевший в подворотню на полной скорости, не показался на улице. Как сквозь землю провалился!

– Картины тушат, – сообщила снизу Суворова. Она с Ломакиной осталась у окна, выходящего во двор.

Блинков-младший спустился к девчонкам. Боец в бронежилете поливал полыхающие картины из огнетушителя. Пламя на глазах опадало. Если боец попал во двор через подворотню, значит, преступники уже обезврежены.

– Пойдем смотреть, – позвал свою группу захвата Блинков-младший.

Одноклассники вышли из подъезда.

У подворотни, перегораживая ее, стоял невесть откуда взявшийся автобус контрразведчиков. Когда одноклассники подошли, Гогу и Джиханшу со скованными руками подсаживали на автобусную ступеньку. Их «Мерседес» стоял в подворотне, сев на все четыре проколотых колеса. Мама остановила Джиханшу и молча дернула за его выбитый палец. Преступник коротко вякнул, пошевелил пальцем и сказал ей спасибо.

Бойцы снимали маски, некоторые закуривали. Один сматывал похожую на гусеницу танка стальную ленту с шипами. Все ясно: «Мерседес» налетел на шипы, и не успели преступники опомниться, как в каждое окошко им сунули по автомату.

А в кино бы сейчас – пальба, погоня, случайные человеческие жертвы!

На ходу расстегивая «липучки» бронежилета, к Блинкову-младшему подошла мама.

– : Извини, Митек. Еще немного, и мы бы опоздали. Понимаешь, банк открывается только в восемь. Мы проверили счета Демидовой. Она несколько раз получала деньги от Шварца. Скорее всего, он подставное лицо, а Демидова через него организовала торговлю поддельными картинами. Самое главное, ее недавно разорили другие жулики, банковские. Ее «Мерседес», вилла, драгоценности – все должно было уйти за долги. Как только мы это узнали, стало ясно, почему они с Гогой сами взялись за аферу с картинами Ремизова.

Блинков-младший не стал торжествовать: «Вот! Я говорил! А ты не верила!» Мама извинилась, и этого достаточно.

– Альбом Ларисика сгорел, – сказал он. – Ты отдашь ей свой?

– Не Ларисика, а музейный, а мой – не мой, а из архива контрразведки, – уточнила мама, хотя и так было ясно, о чем речь. – Не знаю, Митек. Разумеется, мое начальство не станет возражать. Но знаешь, что я думаю? Лариса очень хороший специалист по живописи, а в фотографии не разбирается. Она сильно ошиблась с цветами на картинах Ремизова, и альбом это подтверждает. Так, может быть, лучше никому и не видеть этот альбом? Если найдутся подлинные картины, Ларисик сама поймет свою ошибку. А если не найдутся, пускай она живет с уверенностью, что была права.

– Ты подполковник, тебе видней, – заметил Блинков-младший. – Лично мне было бы обидно, если бы я ошибся и от меня скрывали правду…

А как ты догадалась, что они придут за картинами сегодня с утра? Я тебе про это не рассказывал.

– А я не догадывалась, – улыбнулась мама. – Я с самого начала была уверена, что мой единственный сын с утра пораньше отправился в засаду. Посмеивалась про себя… А потом, когда с Демидовой все стало ясно, решила тебе поверить.

Мама помолчала и очень серьезно добавила:

– Я была неправа. Иногда трудно верить даже очень близким людям. Но надо!

Блинков-младший рассеянно кивнул. Он уже простил свою любимую контрразведчицу. Сейчас важнее было то, что из-за угла кондитерской вышла его любимая восьмиклассница. Лицо у нее было унылое, но, увидев, что все в порядке, преступники взяты, Ирка заулыбалась и подбежала к Блинкову-младшему.

– Митек, это полное идиотство! – сказала она радостным и виноватым голосом. – Центр Москвы – и ни одного работающего автомата!