Блин - победитель мафии

А бабка Пупырко считала себя не водоплавающей буфетчицей на пенсии, не матерью князя Голенищева-Пупырко-старшего и не бабушкой князя Голенищева-Пупырко-младшего. Она без всех этих утомительных подробностей просто считала, что до ее рождения мир не знал и после ее смерти не будет знать такого абсолютно совершенного существа, как она, бабка Пупырко. Это казалось ей настолько очевидным, что бабка даже и не гордилась своим абсолютным совершенством. Не гордится же, к примеру, еж тем, что он еж, а мальчик — тем, что он мальчик. Ну, мальчик и мальчик. Ну, абсолютное совершенство и абсолютное совершенство, даже похвастаться нечем.

И вот бабка Пупырко со своих почти божественных высот объясняла маме, кто она такая есть.

Бабка, в общем, ничего нового не придумала. Она только своими словами пересказывала то, что говорят об армии по телевизору. Но слов у нее было немного, и слова были злые.

По телевизору говорили, что воевать мы ни с кем не собираемся, и России не нужна такая большая армия, которая не сеет, не пашет и не торгует в коммерческих киосках, а только тратит деньги. А бабка Пупырко говорила:

— Бездельники вы и дармоеды.

Сейчас для всех трудное время, говорили по телевизору, и армия не должна обижаться на то, что платить за службу стали не вовремя и мало.

— Правильно вам не плотют, — переводила бабка Пупырко.

Армию надо сократить, говорили по телевизору.

— Скоро вас разгонют к чертям собачьим, — сообщала бабка Пупырко. А мама слушала.

Она умела стрелять из всего, что имеет спусковой крючок. Она прыгала с парашютом на лес и на воду. Она знала секретные приемы рукопашного боя и ловила здоровенных террористов. Но против хамства она была бессильна. Не бить же, в самом деле, эту старую бабку, разъевшуюся в своем буфете до того, что ожирение стало болезнью. Да и если по справедливости, начать нужно было бы с тех, кто говорит по телевизору, может быть, правильные вещи, но совершенно не думает о том, как его поймут и бабки, и дедки, и другие люди, которые не привыкли жить своим умом.

— Найди кролика! — закончив мамину характеристику, снова заныла бабка Пупырко. Наверное, она считала, что дает бездельнице и дармоедке великолепный шанс послужить своему народу. Но мама совершенно не поняла невыносимой прелести этого шанса.

— Раиса Павловна, я не знаю, где ваш кролик. Я не умею искать кроликов. Я никогда не искала кроликов, — к великому облегчению Блинкова-младшего сказала она, держась за голову. — И я вас прошу оставить нашу квартиру. Мне семью кормить надо, в конце концов!

И мама для наглядности кивнула на свою семью, которая так и стояла у кухонной двери.

Если бы мама не была так измотана пустым разговором с бабкой Пупырко, она бы, конечно, заметила, как младший член семьи несколько раз легонько притопнул ногой. А может быть, она и заметила, но не придала этому значения. В конце концов, ее Блинков-младший уже не маленький, имеет же он право несколько раз легонько притопнуть ногой.

К подошве кроссовки что-то пристало и, если наступить, липло к полу, как жвачка. А на улице не липло. Липнуть стало в коридоре, и, значит, это была не жвачка. Никто же не будет выплевывать жвачку на пол в собственном коридоре. Блинков-младший почти наверняка знал, что там липнет. Посмотреть на подошву он боялся.

— Он и спер, — сказала бабка Пупырко, тыча в Блинкова-младшего золотой клюкой. — Околачивался там у машины и спер.

Сердце Блинкова-младшего ухнуло под ложечку, отскочило в макушку и вернулось на свое место, трепеща.

— Это когда вы с дачи приехали? — недрогнувшим голосом уточнил Блинков-младший. — Так вы же меня сами прогнали.

Бабка Пупырко, понятно, не ответила. Блинков-младший вообще не слышал, чтобы она когда-нибудь что-нибудь с кем-нибудь обсуждала. Он только слышал, как она ругалась и отдавала приказания.

Бабка Пупырко не ответила, но ее клюка неохотно опустилась.

Уверенности у бабки не было, а то бы она сразу, без лишних разговоров, сказала, что кролика стащил Блинков-младший. Уверенности не было и не хотелось ссориться с дармоедкой, которая могла этого кролика найти.

— Ты же контраразвеччица! — проникновенно сказала бабка Пупырко. — Тебе кролика найти — раз плюнуть.

Блинков-младший подумал, что бабка тоже не понимает невыносимой прелести упущенного шанса скормить белого кролика питбультерьеру.

Он еще немного постоял, чтобы не было похоже, будто бы он убегает от расспросов, и вышел в коридор.

Кроличьи орешки были рассыпаны у галошницы, а сам кролик забился за огромные валенки, в которых старший Блинков зимой ходил по Ботаническому саду. Блинков-младший взял его на руки. Сердце у кролика трепыхалось, как воробышек в кулаке.

И тут с кухни послышался скрип. Это вставала с табуретки бабка Пупырко.

Блинков-младший стал ногой заметать кроличьи орешки под галошницу. А с кухни послышалось топанье. Орешки были неровные и откатывались не туда, куда их гнал Блинков-младший, а куда хотели.

Бабкино топанье раздавалось уже из коридорчика у кухни. Чтобы повернуть в большой коридор и увидеть Блинкова-младшего с кроликом, ей оставалось еще два шага.