Долог такой день, и метит он человека вечным клеймом. Читая или, вернее, держа на коленях книгу, сама же смотря дальше ее, Руна провела так час и другой; на половине же третьего, вверху, неведомый музыкант начал играть рапсодию; остановился и заиграл вновь. Тогда всё вернулось на свое место, ярче сверкнул свет, громче стал уличный шум, и, удерживаясь, чтобы не бежать, девушка поднялась вверх.
Из дальней двери выбегал, в сумерки, на озаренный ковер, свет. Свет пересекал тень человека. Руна остановилась, забыв всё, что хотела сказать, но, сжав руки, не пошла далее, пока не овладела собой.
Ей скоро удалось это; она вошла, и к ней, всматриваясь, с улыбкой подошел Друд. Он был в черном простом костюме, как человек самый обыкновенный; проще и тверже, чем первый раз, чувствовала себя девушка, — хотя, как и в тюрьме, на границе мира ошеломляющего. Однако в состояниях, нам доступных, есть спасительная, слепая черта, — ничего не видно за ней: туман; от него вбегаем мы в озаренный круг текущего действия.
Друд сказал:
— Не сомневались ли вы? Если меня зовут, я прихожу неизменно; я пришел, зажег свет и играл.
Руна жестом усадила его и медленно опустилась сама, не смотря никуда больше, как только в его глаза, — взглядом ночного путника, отметившего далекий огонь. С невольной и простой силой она сказала:
— Как я ждала, — я, не ждавшая никогда!
— И мы — вместе, — продолжал он, так как это хотела она прибавить. — Руна, я много думал о вас. Оставим не главное;
Она встала, протянув руки и бледнея, как от удара; удар прогремел в ней.
— Клянусь, день этот равен для меня воскресению или смерти.
И Галль молнией черкнул по ее душе. Она не понимала еще, что значит внезапно возникший его образ. В ней встало подлинное вдохновение власти — ненасытной, подобной обвалу. В забытье обратилась она к себе: «Руна! Руна!» — и, прошептав это, как богу, села с улыбкой, вырезавшей на чудном ее лице отражение всего состояния.
— Я думал о вас много и
Уже, по внешности, обычно спокойная, она рассматривала его лицо; остановилась на беспечной линии рта, решительном выражении подбородка, темных усах, массивном лбе, полном высокой тяжести, и заглянула в глаза, где, темнея и плавясь, стояло недоступное пониманию. Тогда, во время, не большее, чем разрыв волоска, — все веяния и эхо сказок, которым всегда отдаем мы некую часть нашего существа, — вдруг, с убедительностью близкого крика, глянули ей в лицо из страны райских цветов, разукрашенной ангелами и феями, — хором глаз, прекрасных и нежных. Схватив веер, она резко сложила его; свист перламутра отогнал странное состояние. Она сказала:
— Вам нужно овладеть миром. Если этой цели у вас еще нет, — она рано или поздно появится; лучше — если теперь вы согласитесь со мной. Итак, я представляю: не в цирке или иных случаях, рожденных капризом, но с полным сознанием великой и легкой цели, вы заявите о себе долгим воздушным путешествием, с расчетом поразить и увлечь. Что было в цирке — будет везде. Америка очнется от золота и перекричит всех; Европа помолодеет; исступленно завоет Азия; дикие племена зажгут священные костры и поклонятся неизвестному. Пойдет гром и гул; станут правилом бессонные ночи, а сумасшедшие, в заточении своем, начнут бить решетки; взрослые превратятся в детей, а дети будут играть в
Если теперь, пока ново еще явление, клещи правительства не постеснялись бы раздавить вас, то после двух — трех месяцев всеобщего исступления вы станете под защиту общества. Возникнут надежды безмерные. Им отдадут дань все люди странного уклона души, — во всех сферах и примерах дел человеческих. А вас некоторое время снова не будет видно, пока не разлетится весть, где вы находитесь.
Согласно вашему положению, цели и характеру впечатления, вы должны будете повести образ жизни, действующий на воображение — центральную силу души. Я найду и дам деньги. Комендант знает о вашем богатстве, но оно может оказаться ничтожным. Поэтому гигантский дворец на берегу моря ответит всем ожиданиям. Он должен вмещать толпы, процессии, население целого города, без тесноты и с роскошью, полных светлых красок, — дворец, высокий, как небо, с певучей глубиной царственных анфилад.