Блистательные неудачники

Эдит застелила двуспальную постель большой клеенкой, аккуратно расправив ее по краям со всех четырех сторон. Мне очень нравилось смотреть, как она нагибается. Ее задница была моим шедевром. Соски ее вполне можно было бы назвать эксцентричной экстравагантностью, но попка у Эдит была безупречной. Конечно, с каждым годом для поддержания ее в форме надо было все больше времени тратить на электромассаж и принимать больше гормонов, но сама по себе идея была хороша.

Эдит разделась и легла на кровать. Я встал рядом. Во взгляде Эдит сверкнула молния.

– Я тебя ненавижу, Ф. Ненавижу тебя за то, что ты сделал со мной и с моим мужем. Какой же я дурой была, что связалась с тобой. Как бы мне хотелось, чтобы он раньше тебя со мной познакомился…

– Ладно тебе, Эдит. Зачем былое ворошить? Ты же хотела быть красивой.

Леонард Коэн -

– Теперь я уже ничего не помню. У меня все в голове смешалось. Может, я и раньше красивой была.

– Может быть, – отозвался я на той же печальной ноте, что прозвучала в ее тоне.

Устроившись поудобнее, Эдит изменила положение бедер, и солнечный лучик упал ей на лобковые волосы, окрасив их оттенком ржавчины. Такая прелесть была недоступна даже моему мастерству.

Ржавит кружево волос
Солнца луч в промежности.
Тонет втуне крови зов.
Голая коленка округлилась в нежности.

Я встал на колени и приложил тонкое до прозрачности ухо к маленькому садику, залитому солнцем, вслушиваясь в тайну крошечного болотного механизма.

– Ты лезешь, куда тебе не положено, Ф. Ты Бога гневишь.

– Тише, курочка моя маленькая. Такую жестокость даже мне не под силу вынести.

– Лучше бы ты оставил меня такой, какой нашел. Теперь я уже никому не понадоблюсь.

– Я вечно мог бы сосать твои соки, Эдит.

Она провела чудесными коричневатыми пальчиками мне по подстриженным волосам на шее, и волосы от возбуждения встали дыбом.

– Иногда мне тебя даже жалко, Ф. Ты мог бы стать великим человеком.

– Не болтай, – булькнул я.

– Встань, Ф., хватит меня вылизывать. Я себе представляю, что на твоем месте кто-то другой.

– Кто?

– Официант.

– Какой? – спросил я.

– С усами и в плаще.

– Так я и думал. Так я и думал.

– Ты тоже обратил на него внимание, правда, Ф.?

– Да.

Я поднялся слишком резко. Волчком закружилась голова, и недавно со вкусом пережеванная еда превратилась в брюхе в блевотину. Мне стала ненавистна вся моя жизнь, что лезу, куда не положено. Амбиции мои мне опротивели. На какую-то долю секунды мне захотелось стать заурядным парнем, уединившимся в номере тропической гостиницы с сироткой-индеаночкой.

Уберите от меня фотоаппарат.
И стакан берите мой – я ему не рад.
Солнце заберите, возьмите крови зуд.
Только пусть скорее доктора уйдут.

– Не плачь, Ф. Ты же знал, что так должно было случиться. Ты хотел, чтобы я прошла весь путь до конца. Теперь от меня никому прока не будет, я на все готова.

Я еле доплелся до окна. Оно было наглухо задраено. За окном изумрудной бездной расстилался океан. Пляж метили горошины солнечных зонтиков. Как мне теперь недоставало моего учителя – Чарльза Аксиса! Я тупо уставился на чьи-то безукоризненно белые плавки, неомраченные топографией гениталий.

– Ф., пойди сюда. Не могу смотреть, когда мужика рвет, а он ревет.

Она положила мою голову себе между голых грудей, вставила в уши соски.

– Ну, давай.

– Спасиботебе, спасиботебе, спасибо.

– Слушай, Ф. Слушай так, как тебе хотелось, чтобы все мы слушали.

– Слушаю, Эдит.

Дай мне, дай мне просочиться
Склизкими путями
Вглубь, где тени эмбрионов
Пляшут пеной над волнами.

– Ты не слушаешь, Ф.

– Я пытаюсь.

– Мне жаль тебя, Ф.

– Помоги мне, Эдит.

– Тогда снова берись за дело. Тебя сейчас только это может выручить. Постарайся завершить работу, которую начал со всеми нами.

Она была права. Я был Моисеем нашего маленького исхода. Но мне никогда не довести его до конца. Гора моя могла бы быть очень высока, но высилась она в пустыне. Пусть эта мысль служит мне утешением.

Я привел себя в рабочую форму. Аромат ее промежности еще щекотал мне ноздри, но теперь это касалось только меня одного. Я смотрел на обнаженную женщину с вершины хребта Фасги в Земле обетованной. На ее пухлых губах играла улыбка.

– Так-то лучше, Ф. Язычок у тебя ничего, но в роли доктора ты мне нравишься больше.

– Хорошо, Эдит. Так что, по-твоему, тебя сейчас беспокоит?

– Я больше не могу заставить себя кончить.

– Конечно, не можешь. Если мы хотим довести тело до совершенства, превратить его в сплошную эрогенную зону, если мы хотим сделать возбудимым весь кожный покров, научиться танцевать Телефонный танец, нужно начать с подавления тирании сосков, губ, клитора и ануса.

– Ты Бога гневишь, Ф. С языка твоего одна грязь летит.

– Кто не рискует, тот не выигрывает.