Блистательный обольститель

Дерек закрыл глаза, чувствуя, как волосы Анне-Лиз щекочут его веки, они развевались от ветра, как тончайший китайский шелк, воздушные, исчезающие в неизвестности. Очень часто он боялся, что она также исчезнет в тумане забвения. Только он никогда не забудет ее, не забудет легкую уступчивость ее тела, бархат ее поцелуев, брызги счастья, задурманившие их дни, проведенные вместе. Мариан была более земной, чем Анне-Лиз. Каким-то образом любовь к Мариан представлялась ему более реальной, несмотря на то, что он ее временно оставил. Он хотел, чтобы Мариан вернулась, однако, если она вернется, он должен будет навсегда потерять Анне-Лиз. А будущее без Анне-Лиз казалось ему бесплодной пустыней, пустой и беспощадной. Благодаря Анне-Лиз он исцелился, снова занял свое общественное положение, возобновился его интерес к жизни. Тем не менее с ней он чувствовал себя человеком, попавшим на забытый остров, где все было дружелюбным, но каким-то незнакомым.

Анне-Лиз ни разу не сказала, что любит его. Об этом говорил каждый ее жест, но вслух она ни разу не произнесла этих слов. Она легко могла бы заменить ему Мариан, с ее страстью, улетавшей с шепотом ветра. И однако где-то в глубине души он знал, что это не так, Анне-Лиз может быть только единственной. Он ясно ощущал это, когда обнимал ее так крепко, что слышалось биение сердца. Наклонившись, он поцеловал ее, тихонько пробуя ее губы, как свежую струйку летнего ручейка. Он хотел сказать ей о любви, но так же, как и она, не мог. Они были разными мирами.

Тело Дерека говорило Анне-Лиз о любви больше, чем он мог бы сказать словами. Их словами были ласки и поцелуи, которые кружили голову, как молодое забродившее вино. Она обняла его, и будто поток воздуха, играющего ветерка, увлек его в глубины страсти. Ее поцелуи заставляли Дерека забыть все на свете от наслаждения, и когда он вошел в нее, он попал в рай.

Тонкая и прекрасная Анне-Лиз пришла в его объятия, как бы ища приюта, гавани, не защищенная и все же веселая. Она заставила его душу петь. Тело Дерека как будто было создано для нее. Когда же долгожданный момент настал, дрожь прошла по их телам, словно бурное эфирное крещение. Он крепче прижал ее, будто боясь потерять, отдаляя момент разъединения. Облака клубились над их головами, мир кружился под ними, наконец, пришло время, и нельзя уже было откладывать их полного слияния.

— Какой редкий восторг, какое удовольствие мы получили! — выдохнул он наконец. — Откуда ты знаешь, как удовлетворить меня? Я испытал невозможное, сказочное блаженство. Я боюсь, что однажды это закончится, и я снова упаду в эту мрачную бездну несчастья, где ты нашла меня, — он погладил ее волосы. — Ты всегда должна быть со мной. Обещай остаться в Клерморе, пока у меня будут силы делать тебя счастливой.

— Лишь бы я была тебе нужна, Дерек, — сказала она мягко. — Только шепни мое имя, и я тут же приду. А если мы будем далеко друг от друга, я услышу тебя сердцем.

— Я запомню твое обещание, — он нежно прикоснулся к ней губами. — Когда гильзаи оставили меня умирать в Кибере, они и не подозревали, что оставляют меня для гораздо более счастливой жизни, чем та, которую я вел раньше. Я хочу… — Он колебался, желая сказать слова обручения, которых она так ждала, но не смог. Молчание накрыло их плотным одеялом. Несмотря на всю ее прелесть и изящество, для нее не было места в безжалостном обществе Клермора. Ей нужны были спокойствие, нежность, вера и свобода. Ей нужно было жить там, где все ее любили. Анне-Лиз создана не для лицемерия и фальши, узкой кастовой вражды и презрения окружающих.

Дерек был уверен, что не сможет уберечь ее от насмешек, клеветы и сплетен. Женится он на ней или нет, она всегда будет для местного общества мишенью для оскорблений.

И все же, когда он целовал Анне-Лиз, нектар ее губ заставлял Дерека забыть обо всех несчастьях, уготованных ей судьбою. И он все откладывал решение отослать ее в Лондон. Он хотел только ласкать ее и укрывать своими руками. Это время, эта радость, сияющая, как диадема раджи, принадлежала лишь им двоим. Подобно красивым механическим птичкам, заведенным какой-то божественной рукой, они были счастливы, пока не заканчивался завод, и тогда крошечные винтики начинали вращаться медленнее и крылышки безжизненно опускались.

Так проходили дни, и лето кончалось. Розы еще благоухали в саду Клермора, но ласточки уже собирались на юг, в Африку, а может и в Индию. Леди Гертруда все откладывала свой отъезд. Хотя она претендовала на безразличие, тем не менее всякий раз она давала понять Анне-Лиз, что связь Анне-Лиз и Дерека ей неприятна.

— Я удивлена, мисс Девон, — не выдержала наконец леди Гертруда, когда однажды после обеда они с Анне-Лиз пили чай на веранде, — что вы так быстро забыли о своем воспитании, вступив в любовную связь с моим племянником. Я уверена, ваш отец ужаснулся бы.

Хотя Анне-Лиз была шокирована резкостью леди Гертруды, она сохранила внешнее самообладание.