Блицфриз

— Вот и все, — бормочет наконец Порта и вылезает из моторного отделения. «Майбах» мурлычет, как довольный кот.

Мы трогаемся и на ходу втаскиваем Легионера с Профессором в кабину.

Русские пулеметы уничтожают последних наших раненых.

— Остановимся и расстреляем их? — неуверенно спрашивает Старик.

— Невозможно, — отвечает Порта. — Педаль акселератора застряла и не отойдет, пока я вновь не увижу вокруг себя тупые немецкие головы.

Мотор вспыхивает от попадания снаряда. Языки пламени пробиваются через капот в кабину.

Малыш с трудом заставляет работать автоматический огнетушитель. Огонь гаснет. Мотор ревет снова. Для наших ушей это прекрасная музыка. Малыш утирает пот с почерневшего от порохового дыма и масла лица.

— Как хорошо, что у нас есть огнетушители, — едва успевает сказать он перед тем, как в танк бьет какая-то молния и срывает с петель крышки люков.

Я падаю с сиденья, и, кажется, громадная рука вдавливает меня в пол под пушкой. Толстая струя крови заливает глаза.

Малыш падает без сознания среди снарядов. Взрыв бросает его прямо на пушку. Кожаный шлем рвется при ударе о ящик с боеприпасами.

У Барселоны разорван рот. Зубы его обнажены, как у черепа.

Старик думает, что у него сломан позвоночник, но, к счастью, дело не так уж скверно. Мы совместно вправляем позвонки. Его мучительные крики, должно быть, слышны за несколько километров.

— Нашему старому гробу конец, — сухо говорит Порта. — Я не могу сдвинуть его с места! Черт возьми! Дергаем цепочку сливного бачка — и прочь из этого сортира!

— Все наружу! — командует Старик. — Танк взорвать!

Я вылезаю последним и привожу в действие подрывной заряд в башне.

— Думаю, девочки, нужно задрать юбки и побыстрее драпать отсюда, — говорит Порта, указывая на березовую рощу, из которой с любопытством таращатся на нас русские.

Барселона с остальными членами экипажа уже скрылся за холмом. Мы поспешно следуем за ними. В ушах стучит кровь, мы тяжело дышим. В легких боль, носовые перегородки сухие, шершавые от густого порохового дыма в кабине.

Русским видно все, что мы делаем, они могли бы легко перестрелять нас.

— Быстрей! — отрывисто приказывает Старик. — Нужно скрыться за этими холмами. Остальные уже далеко впереди.

— Какого черта Иван не стреляет? — тяжело дыша, спрашивает Порта. — Он мог бы уложить нас, как хромых зайцев!

Хайде спотыкается о какую-то каску и ударяется лбом о большой камень. На несколько секунд он теряет сознание. Мы с Малышом поднимаем его на ноги.

— С таким же успехом можно оставаться здесь, — стонет он, утирая кровь с лица. — Они вот-вот скосят нас из пулеметов. Нам не уйти!

— Кончай ныть, нацистский сверхчеловек, — рычит Малыш. — За этим треклятым холмом тебя ждет полная тарелка вареных свастик, и для особого вкуса мы обрызгали их эссенцией из сушеных прелестей BDM[44]!

— Сил уже нет! — задыхаясь, произносит выбившийся из сил Старик и падает. — Я слишком стар для таких нагрузок. Больше не могу бежать!

— Оглянись, мой старый сын, — усмехается Порта. — Думаю, ты быстро найдешь в себе силы вернуться к камину дяди Адольфа!

Теперь мы понимаем, почему русские не стреляют. Мы нужны им живыми. Меньше, чем в пятидесяти метрах позади, к нам бегом приближается пехотный взвод. Старик вскакивает на ноги с поразительной быстротой.

Вся усталость исчезла. Мы бежим, как олимпийские чемпионы. Джесси Оуэне[45] отстал бы от нас, хотя мы в полном боевом обмундировании. В высокой траве лежит раненый лейтенант. Его левая нога раздавлена, видны кости. Мы забираем его с собой.

— Спасибо, товарищи, — говорит он, его душат слезы.

Русские постепенно приближаются, а у нас для защиты только штыки и боевые ножи. Автоматы остались в танке. У лейтенанта маузер, но что это против целого взвода?

— Хоть бы у нас был пулемет, — говорит, тяжело дыша, Порта. — Тогда б эти сталинские охламоны нашли б себе занятие получше, чем гоняться за нами. Я всадил бы в них столько заклепок, что они сочли бы, будто по ошибке попали на верфь.

— Товарищи, не бросайте меня, — кричит лейтенант, повисший между Хайде и мной. Ему от силы девятнадцать лет, на фронте он явно недолго. На его зеленом мундире нет ни единой награды, а начальство щедро на них, даже если ты лишь махал рукой соседям.

— Фриц, Фриц, подь сюды! — зовут русские. — У нас есть для вас девочки! Фриц, подь сюды! Получишь в подстилки русскую красавицу!

Они догоняют нас. Я вопросительно смотрю на Хайде. Он кивает и делает небрежное движение уголком рта. Мы опускаем раненого лейтенанта. Он издает душераздирающий вопль, делает несколько скачков на одной ноге и падает.

— Нет, возьмите меня с собой, возьмите! Товарищи, не оставляйте меня Ивану!

Но на карту поставлены наши жизни. Лейтенант пытается ползти, но вскоре сдается. Неистово скребет пальцами землю и осыпает себя ею в надежде, что русские его не заметят.

Совершенно запыхавшись, мы достигаем вершины холма и смотрим вниз, в долину шириной километров в шесть-семь, где пасутся сотни белых коров.