Блицкриг в Европе, 1939-1940. Польша

На все эти политико-дипломатические игры накладывалось и широко распространенное среди участников войны 1919—1920 гг. восприятие соседа как врага. Здесь речь явно шла о взаимных страхах. Страхи «панов» перед бунтом «черни», перед революцией, ее непреклонной стихией, перед новым подчинением «варварам с востока», даже алфавит которых выдавал их чуждость. На этих фобиях базировалось национальное самосознание поляков периода Второй Речи Посполитой — раз удалось нанести поражение России, крупнейшей евроазиатской державе, значит, и Польша является потенциально великой державой и надо лишь использовать благоприятные условия для закрепления этого статуса. Другой столь же распространенной идеей стала убежденность в том, что Европа «не даст нам погибнуть». Все это, вместе взятое, толкало Варшаву на действия, совершенно не подкрепленные реальными возможностями Польши, было своеобразным национальным самообманом.

Для советской стороны 1920 г. стал не менее определяющим, чем для польской. Польское вторжение в условиях явного затухания Гражданской войны в России подтвердило всем известную истину о том, что для слабого всякий сосед — опасный враг. Люди разных политических взглядов наглядно убедились в наличии реальной внешней угрозы, а исход советско-польской войны укрепил всеобщее стремление к возрождению мощного государства в облике СССР. Абстрактное «капиталистическое окружение» получило свое реальное воплощение в лице Польши — «любимого детища» Антанты и «главной опоры» Версальской системы в Европе. И с той, и с другой стороны все эти фобии и пропагандистские стереотипы всячески поддерживались и насаждались, и польское, и советское руководство прошло горнило войны 1919—1920 гг. Абстрагируясь от этой действительности, вообще невозможно понять общие тенденции советско-польских отношений 1920—1930-х гг.

Следует также помнить, что обе страны находились в неравных условиях. Польша являлась международно-признанным государством, имевшим влиятельных союзников на Западе. РСФСР же, напротив, не только не была юридически признана ведущими державами, но и вынуждена была до конца 1922 г. вести Гражданскую войну, инспирированную в том числе и странами Антанты. Понятно, что в этих условиях польская элита сделала ставку на максимально возможное усиление Польши за счет ее соседей, надеясь на закрепление ведущей роли страны в Восточной Европе. Однако в течение 1920-х гг. произошла определенная трансформация Версальской системы. В результате оказалось, что влияние Польши на международной арене и даже в Восточной Европе стало постепенно уменьшаться. К середине 1930-х гг. выяснилось, что Варшава теперь должна была найти новую стратегию достижения статуса великой державы, поскольку ее западные и восточные соседи уже переросли рамки региональных держав. Все это подтолкнуло Польшу к использованию политики «равновесия» в отношении Германии и СССР. Но нарастание кризиса и крах Версальской системы к концу 1938 г. потребовали от Польши четкого определения своей позиции.

Для Советского Союза в 1920-е гг. основными международными проблемами были региональные вопросы Восточной Европы, связанные прежде всего с его западными соседями. От Европы его отделяли страны «санитарного кордона», как и во времена «восточного барьера» XVI— XVII вв. То есть СССР утратил великодержавный статус Российской империи и стал региональной державой. Основной целью советской политики в Восточной Европе было поддержание военного паритета с непосредственными западными соседями и предотвращение создания там антисоветского военно-политического блока. В ответ на стремление Польши блокироваться со странами Прибалтики и Румынией Москва попыталась сблизиться с Германией и Литвой. В отношениях с крупными европейскими державами СССР мог считать нормальными дипломатические отношения только с Германией, тогда как с Англией и Францией отношения носили по сути формальный характер, что было для Москвы все же значительным достижением по сравнению с началом 1920-х гг. Вместе с тем «рапалльский период» советско-германских отношений, характеризовавшийся значительным военно-техническим сотрудничеством сторон[514], каждая из которых видела в Польше врага, не мог не подталкивать Варшаву к упрочению союза с Францией и сближению со странами Восточной Европы.