Блюхер

Ответ. Я уже говорил, как это было. В 1934 году я получил письмо от Рыкова; оно было адресовано всем командующим, копия которого была у меня и мною переписана. (Текст, выделенный курсивом, дописан рукой Блюхера. — Н. В.)

Вопрос. Нет, было еще письмо от Рыкова в 1930 году.

Ответ. Такого письма не было, не помню.

Вопрос. Не было или не помните письма от Рыкова в 1930 году?

Ответ. Не было».

(Из протокола допроса В. К. Блюхера от 28 октября 1938 года.)

«Мое вступление в связь с „правыми“ произошло в 1930 году. Этому предшествовал целый ряд имевшихся у меня колебаний по основным принципиальным вопросам политики партии как следствие моей политической неустойчивости и плохой партийности.

Эти антипартийные суждения находили себе выражение при введении нэпа, во время профсоюзной дискуссии, в период коллективизации. Были колебания в вопросе политики в Китае 1925—26 годах и частным практическим вопросам…

Эти мои настроения, естественно, приводили меня к дружбе и связям с людьми, становившимися на путь открытой борьбы с партией. Таким наиболее отчетливым выражением моего отхода от линии партии была сначала дружба по возвращении из Китая с Ломинадзе, а затем и прямая связь с ним в 1930 году, когда он предложил мне поехать на Кавказ в качестве командующего отдельной Кавказской армией.

Эти же мои политические колебания и неустойчивость, ставшие известными Рыкову, позволили Рыкову в 1930 году написать мне антипартийное и антисоветское письмо, которое я от партии скрыл, в котором говорилось о его желании видеть меня во главе вооруженных сил…

По возвращении в 1930 году на ДВосток со мной пытался установить дружбу, связь Перепечко, бывший 1-м секретарем ДВкрайкома… В том же году, с приездом Дерибаса на ДВосток в качестве начальника управления ОГПУ по ДВостоку, я вскоре сдружился с ним, поделился с ним своими настроениями… Постепенно связи эти расширились. Сначала с Крутовым, председателем крайисполкома, потом в 1931 году с приехавшим на ДВосток Бергавиновым, с которым у меня установились особенно тесные связи… После Бергавинова на ДВосток первым секретарем приезжает Лаврентьев, с которым у меня сразу же восстанавливается завязавшаяся дружба еще на Украине в 1929 году, когда он был членом РВС округа и начальником политического управления округа…

Дерибас, Крутов, Бергавинов, Лаврентьев и Илья Слинкин привязывали меня к себе еще и тем, что широко использовали мое честолюбие, подчеркивая всюду (на заседаниях, конференциях, съездах) мою исключительную роль на ДВостоке и в гражданской войне, создавая этим мне широкий авторитет в рабоче-крестьянских массах и в армии. Они же спустя рукава смотрели на мое бытовое и моральное разложение, и не только смотрели, но и скрывали от Цека и Наркома обороны, информируя центр не как о моем моральном разложении, а как о временных пьяных срывах…» (Из показаний В. К. Блюхера, написанных его рукой, от 6 ноября 1938 года.)

Сейчас трудно представить, чего стоили Блюхеру его собственные показания. Он признает свое вступление в связь с «правыми» еще в 1930 году, признает, что скрыл от партии полученное от Рыкова антисоветское письмо. Но «вступление в связь» с «правыми» называет не иначе как установлением дружбы с людьми, вставшими на путь борьбы с партией, с людьми, которые привязывали его к себе, используя его честолюбие и подчеркивая всюду его исключительную роль на Дальнем Востоке и в Гражданской войне…

Против Блюхера как врага народа свидетельствовали родные, близкие, друзья, единомышленники.

Вопрос. Что вы можете сказать о вашем бывшем муже В. К. Блюхере?

Ответ. Во время нашей супружеской жизни я видела, что хотя Блюхер был коммунистом, но коммунистических взглядов он не разделял… Он часто хвалил Троцкого и летом в 1923 году в Ленинграде спорил с моим двоюродным братом Вознесенским Михаилом Александровичем, отстаивая свои троцкистские позиции… Еще в 22-м году в Чите он резко отрицательно говорил о военном командовании в Москве, заявляя: «Посмотрю-посмотрю, возьму и плюну на все, и поеду в Харбин». Я говорила: «И что ты там будешь делать?»

Отвечал: «Была б голова, а работа всегда найдется. За границей меня ценят правильнее, чем в СССР…» (Из протокола допроса Г. П. Покровской от 24 октября 1938 года; допрос вели старший лейтенант госбезопасности Иванов, лейтенант госбезопасности Щербаков.)

Вопрос. Вы арестованы и обвиняетесь в антисоветской деятельности. На предыдущем допросе вы отрицали свою виновность. Будете ли вы и сегодня продолжать упорствовать?