Блюстители

Мой собеседник, жуя блинчик, едва заметно кивает, но я вижу, что мне все еще не удалось убедить его.

— Скажи, Фрэнки, разве мы когда-нибудь уклонялись от хорошей драки?

— Возможно, это как раз тот случай, когда следует это сделать. Вы ведь каждый день отклоняете какие-то дела, верно? Так вот это дело, наверное, опаснее, чем все остальные. У вас и так бог знает сколько потенциальных клиентов.

— Похоже, ты становишься не таким жестким, как раньше, а?

— Нет. Просто не хочу, чтобы с вами случилось что-нибудь плохое. Меня никто не знает и не видит, Каллен. Я живу и работаю, не выходя из тени. Но вашей фамилией подписаны все прошения и ходатайства. Если вы начнете копать в нехорошем месте, таком, как Сибрук, это может не понравиться каким-нибудь опасным типам.

— Тем более этим делом следует заняться, — с улыбкой отвечаю я.

Когда мы выходим из кафе, солнце уже взошло. На стоянке мы, не обращая ни на кого внимания, крепко обнимаемся и прощаемся. Я понятия не имею, куда отправится Фрэнки, и в этом заключается одно из тех его качеств, которые меня восхищают. Каждое утро он просыпается свободным, благодарит Бога за то, что ему повезло, садится в свой грузовой пикап последней модели с просторной кабиной и едет туда, куда пожелает.

Его умение чувствовать себя свободным придает мне сил делать то, что я делаю. Если бы не фонд «Блюститель», Фрэнки продолжал бы гнить в тюрьме.

Глава 3

Между Опеликой, штат Алабама, и Саванной нет прямой дороги. Мне приходится съехать с федерального шоссе, и я начинаю кружить по центральной части штата Джорджия, пробираясь по двухрядным местным трассам, которые в утренние часы становятся более загруженными. Я уже бывал здесь раньше. За последние десять лет я исколесил почти все дороги на территории так называемого Пояса Смерти — от Северной Каролины до Техаса. Однажды едва не взялся за дело в Калифорнии, но его забраковала Вики. Я не люблю аэропорты, и к тому же фонд «Блюститель» не смог бы профинансировать мои перелеты туда-сюда. В общем, я много времени провожу за рулем, выпивая в дороге большое количество черного кофе и слушая аудиокниги. При этом периоды долгих размышлений у меня нередко чередуются с приступами лихорадочных созвонов по сотовому телефону.

Добравшись до какого-то небольшого городка, я проезжаю мимо суда округа и вижу троих молодых юристов. Одетые в свои лучшие костюмы, они входят в здание, явно собираясь принять участие в очередном процессе или обсуждении каких-нибудь важных вопросов. Не так уж много лет назад одним из них мог бы быть я.

Мне было тридцать лет, когда я впервые прекратил заниматься юриспруденцией, и тому была серьезная причина.

То памятное утро началось с ужасной новости о том, что были обнаружены трупы двух белых шестнадцатилетних молодых людей, юноши и девушки. Кто-то перерезал им горло. Кроме того, оба подверглись жестокому сексуальному надругательству. Очевидно, они сидели в машине, припаркованной где-то в уединенном месте, и на них внезапно напала группа чернокожих подростков, которые, помимо прочего, угнали их автомобиль. Несколько часов спустя машину нашли. Кто-то из участников чернокожих молодежных группировок проговорился, были произведены аресты. О деталях дела широко сообщалось в прессе.

Именно так подавались утренние новости в Мемфисе. У давно уже уставшей от подобной информации публики подобные сообщения об очередном насильственном преступлении всякий раз вызывали вполне естественный вопрос: «Сколько мы будем все это терпеть?» Впрочем, даже для Мемфиса новость о жестоком убийстве двух белых молодых людей была шокирующей.

Нам с Брук она стала известна рано утром, когда мы еще лежали в постели, как обычно, держа в руках первые за день чашки с кофе. После одного репортажа я пробормотал:

— Это может быть ужасно.

— Это точно ужасно, — поправила меня Брук.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Тебе придется защищать одного из подозреваемых?

— Начинай молиться прямо сейчас, — сказал я.

К тому моменту, когда шагнул в душ, я уже чувствовал себя больным и лихорадочно искал возможности избежать поездки в офис. Не чувствуя никакого аппетита, я отказался от завтрака. Когда выходил на улицу, зазвонил мобильный телефон. Это был мой непосредственный руководитель, он потребовал, чтобы я поторопился. Я поцеловал на прощание Брук и попросил:

— Пожелай мне удачи. Будет длинный день.

Офис общественных защитников находился в деловой части города и был частью комплекса сооружений, который называли Дворцом уголовной юстиции. Когда в восемь часов утра я вошел в нужное мне здание, внутри оно напоминало морг. Все сидели по своим кабинетам и, даже находясь там, старались избегать зрительного контакта с кем бы то ни было. Через несколько минут после моего приезда начальник вызвал всех своих сотрудников в конференц-зал. Нас, сотрудников отдела особо тяжких преступлений, было шестеро, и каждый имел множество клиентов. В тридцать лет я был самым молодым из шестерки и, оглядевшись, понял, что новое дело свалят на меня.