Блюстители Неба

«Да. А это мой дом… Но началось все не здесь, а в твоей размерности, в бездне священного игрального камня, на сумасшедшей Пентелле. Вместе с Землей и Рейхаллом она составляет единую психофизическую гуманоидную триаду. Я был архонтом всей триады и искал для Земли ребенка-опекуна…» Роман увидел сквозь вечность большие недетские глаза на лице мальчишки, искусанные губы, маленький шрам над левой бровью и очнулся как от глубокого сна… Они стояли все на той же светящейся дорожке, вблизи странного неземного дома из цепочки треугольников на сваях, в ночном небе Канопы с прежней магической силой сияли три луны и всходила четвертая. Вдали все так же заколдованно блистал морской залив, теплый ветер нес запахи цветов. В прорезях золотой маски что-то влажно блеснуло. Слеза?

«Я искренно привязался к несчастному маленькому узнику пентелльского карцера,– сказал архонт, затем добавил с усмешкой: – К тому времени я завершил, наконец, серию своих экспериментов с пространством и временем и… и убедился в собственном гении».

Откуда идет этот глубокий волнующий голос?

«А может быть, гением тебя сделало благородство поставленной цели?» – спросил Батон.

Луна быстро всходила над морем, озаряя водяное стекло оранжево-апельсиновым маревом.

«На заброшенной в окрестностях Канопы астроплоскости я создал объемную модель городка детей, который нарисовал Брейгель на своем полотне. Там, в полном одиночестве, среди полиэртановых фигурок, на виду солнца, я разрабатывал свой план вторжения в опекаемый мною же мир, но таким образом, чтобы проникновение не было замечено Опекой».

«Что значит вторжение?»

«Проникнуть в реальное прошлое Земли можно только с одной целью: что-либо изменить в ее настоящем… Именно эту цель я ставил перед собой: проникнуть, чтобы вывести мой – да, мой! – мир из-под Опеки. Но пушки времени мгновенно б зарегистрировали малейшее возмущение в толще вечности, а уж от моего вторжения побежали бы мощные круги. Тайное тут же стало бы явным. Выход имелся один – преступление. Преступление против вечности. Сначала нужно было протянуть между мирами Канопы и Земли тоннель-лаз, подземный ход, подкоп или топологическую трубку, заметить которую бессильны (пока) даже сами повелители времени. Впрочем, для меня это не было преступлением».

Из-за маски долетел шорох, похожий на глубокий вздох. «Мое положение архонта-опекуна существенно облегчало задачу, особенно на первом этапе, когда я однажды ночью спокойно явился в зал Венского исторического музея, пройдя сквозь стены со свертком в руках. Хорошо помню ту ночь… лунные квадраты на полу, расчерченные тенью решеток на окнах, тишина и редкое чувство страха в душе. В отличие от стражей, архонт бестелесен, я уже говорил об этом. Мы – лишь взгляд из вечности, взгляд Канопы. Только приемное зеркальце и руки-манипуляторы материальны. Я развернул свой сверток, в нем была искусная копия Брейгеля, сделанная по моему заказу в Париже, и подменил оригинал».

Низко-низко над их головами промчалась искусственная птица, окутанная музыкальными звуками. Ее полет вызвал бурное цветение молчаливых кустиков вдоль световой дорожки, из красно-фиолетовых веточек буйно прянули лучистые цветы, изгибаясь, лучи издавали нежную музыку. Архонт замер, вслушиваясь в печальные переливы ночи. Вдали, в одном из окон причудливого дома, загорелся свет.

«Тайный палладиум вашей цивилизации,– продолжил архонт,– никак особо не охранялся Опекой. Идеи «Детских Игр» были заложены в программу и не зависели теперь от оригинала, поэтому моя кража прошла незамеченной. Конечно, в тотальной канопианской копии мой ночной визит был зафиксирован, но до начала процесса разоблачения мастера Тьмы столь малые подробности земной жизни картины не занимали Архонтесс. Наконец я принял меры предосторожности – никто не смог бы узнать архонта в облике пожилой дамы – грабительницы в шляпке с вуалью. Словом, все шло по плану. Пушки времени продолжали удерживать планету в силовом поле контроля; самоуверенный ареопаг и не подозревал о том, что предмет (и какой!) из параллельного мира тайно перенесен на Канопу, и между двумя вселенными протянулась пуповина иллюзиативного тоннеля, она же топологическая трубка. Под Опеку был сделан подкоп. Наконец-то я стал преступником. И я с радостью стал им! Я жаждал своего «греха», отпадения от жизни бессмертных властителей времени…»