Блюз чёрной собаки

Кончались экзамены — начинались каникулы. На скамейках, забравшись с ногами, сидела молодёжь. Много было девчонок. Для объятий, впрочем, было слишком рано, все сидели, болтали и пили пиво. Парило. Мне тоже захотелось промочить горло, но меня ещё мутило от запаха ментовки, и я предпочёл воздержаться. Каждый второй подросток вертел в руках мобильник, каждый четвёртый набирал или читал SMS. Наблюдая эту картину, я вспомнил те злосчастные послания, с которых всё началось, и в который раз поразился, как сильно изменила нашу жизнь мобильная связь. В детстве я даже не мечтал о персональном коммуникаторе, — это было что-то из области фантастики, место им было где-нибудь в футуристическом кино. Но будущее, как это обычно бывает, наступило сразу, незаметно и в то же время — внезапно.

По липовой аллее — шаги, шаги, шаги

Взрослеющей так быстро молоденькой шпаны,

Девчоночья орава четырнадцати лет,

А слева и справа — Комсомольский проспект…

Японский городовой, кто ж это всё-таки мне вчера звонил (вернее, «эсэмэсил»)?

На глаза попался дебильный «социальный» плакат, где лейтенант ГИБДД держал на руках маленькую девочку — ну прямо дедушка Сталин и ударница Мамлякат. Мент был худой как гвоздь, с усиками, похожий на Джохара Дудаева. Снят он был удивительно бездарно, даже надпись за его спиной виднелась не полностью: «я часть». Мне почему-то сделалось не по себе. Частью чего — или кого — он являлся? Голова плыла от жары. События последних дней заставляли меня искать скрытые послания во всём, будто случайностей не существовало. Это было какое-то наваждение.

Обгоняя нас, по Комсомольскому с сиренами и мигалками пронеслись одна за другой три пожарные машины.

Говорить мне не хотелось. Танука тоже молчала — шагала, жевала резинку и равнодушно посматривала по сторонам. Её маленькие ступни, обутые в кроссовки, ступали совершенно бесшумно, я поймал себя на мысли, что у меня походка стала какая-то шаркающая, как у страдающего геморроем. Я непроизвольно выпрямился и втянул живот.

— Ты чего так вырядилась? — спросил я, чтоб хоть что-то сказать. — Жарко ж.

— Вдруг дождь, — флегматично отозвалась та. Я посмотрел на небо — ни облачка.

— С чего ты взяла?

Девчонка пожала плечами:

— Так… Не знаю.

Больше мы ни о чём друг друга не спрашивали. Молча дошли до кинотеатра «Кристалл» и продолжили спуск.

Я шёл и размышлял.

Собственно, что произошло? Сначала были сообщения. Потом оказалось, что погиб парнишка, молодой человек, некогда мой близкий знакомый, брат подруги. Занятная всё-таки это категория — братья и сестры подруг, особенно младшие: не знаешь, как к ним относиться, и даже если удаётся найти с ними общий язык, всё равно остаётся некоторая неловкость. Не знаю, правда, проходит это с годами или становится сильнее — как-то не представилось случая проверить. Ладно. Погиб Сорока при странных обстоятельствах, но тоже — что поделать! — бывает. А я каким-то левым боком оказался замешан в эту историю и невольно (наверняка с подачи Инги) угодил в категорию подозреваемых. По ходу дела познакомился со странной девчонкой, которая мне в дочери годится и выглядит в свои восемнадцать как мечта педофила. И сейчас я иду с ней по улице, и мне, похоже, предстоит неприятный разговор.

Ох, что-то многовато в этих событиях «странного»…

Впрочем, можно посмотреть на это дело и с другой стороны. Умер парень — ну так я его год не видел и давно о нём забыл. Каждый, кто живёт, должен умереть — мы все это знаем, и никто об этом не думает. И с Ингой я давно не поддерживал связи. Все подозрения — не более чем ментовская паранойя: я-то знаю, что я ни при чём, так что дёргаться нечего. На взгляд постороннего, произошедшее должно быть мне по барабану. Зато я встретил симпатичную девчонку, чего со мною не случалось много месяцев, и сейчас иду с ней по улице, то и дело ловя на себе любопытные взгляды гуляющей ребятни.

Я подумал об этом и ещё острее ощутил, как глупо мы смотримся со стороны. Меня, должно быть, принимают за её старшего брата (и хорошо, если не за отца). Невольно снова вспомнился Данской:

Мы знали женщин многих, но тут, старик, молчи:

Для них, членистоногих, мы — старые хрычи.

Для них мы вне контекста, как Ленина портрет:

Мы из другого теста, для них нас тут нет.

Да что ж такое… Должно быть, это тот самый «кризис среднего возраста», о котором все говорят. Но почему он подкрался так внезапно? Или сказалось то, что я полтора года просидел в студии, как медведь в берлоге? Может быть…

— Куда мы идём? — поинтересовался я.

— А куда бы ты хотел?

— Слушай, — я внезапно рассердился, — вообще-то, это ты меня подкараулила, а не я тебя. И это ты хочешь у меня что-то вызнать. Так что решай.

— Но что тебе хочется сейчас?

Мы остановились.

— Я б что-нибудь съел, — признался я. — И выпил. Кофе. А то у меня с утра маковой росинки во рту не было.

В самом деле, придя вчера вечером домой, я залез в ванну и пролежал там час или больше. Когда я выбрался, готовить уже не хотелось. Я сгрыз оставшийся с утра подсохший бутерброд, запил газировкой, свалился и заснул как убитый.